Почему выбирают православие.

[Кто здесь]

Всем привет. Для меня интересная эта тема, различные течения,учения, направления. История христианства и сравнение с другими представлениями и мироздании и Боге. Псевдохристанские, лжехристианские и раскольнические движения. В чем же суть и где правильный выбор.

Сегодня прочитала вот такую статью, и она мне понравилась тем, что поясняет человек, который глубоко разбирался в себе и в своих знаниях, кроме этого он не приводит доказательств истинности христианства с точки зрения Библии, поэтому вот она эта статья- (кстати там приводятся хорошие книги, я даже подумываю перечитать некоторые из них заново).


АКТЕР ДЖОНАТАН ДЖЕКСОН: НЕБЕСА ОТВЕРЗЛИСЬ, А Я ПРОСТО СТОЯЛ
Победитель «Эмми» о пути в Православие и актерской профессии


Портал Православие.Ru публикует запись беседы с актером и музыкантом Джонатаном Джексоном, четырехкратным победителем «Эмми», снимавшемся в известном американском телесериале «Главный госпиталь» и мелодраме «Бессмертные». О своем пути к Православной Церкви, о семье, о том, как совместить жизнь голливудского актера и православную веру, Джонатан Джексон рассказывает священнику Антиохийской Православной Церкви Эндрю Стивену Дамику, служащему в приходе в честь апостола Павла в городке Эммаус американского штата Пенсильвания. Беседа состоялась в феврале 2012 года в эфире учрежденного Антиохийской Православной Церковью в Америке православного интернет-радио «Ancient Faith Radio». Вскоре после этого интервью актер и его семья приняли Православие.


– Сегодня у меня в гостях Джонатан Джексон, ставший знаменитым благодаря сыгранной им роли Лаки Спенсера в сериале «Главный госпиталь». У него также есть своя музыкальная группа под названием «Enation». Вы можете спросить, почему я беру интервью у звезды телесериала. Ответ заключается в том, что он и его семья готовятся стать членами Православной Церкви. Благодарю вас, господин Джексон, для меня большая честь беседовать с вами.

– Благодарю вас, отче. Для меня тоже большая честь быть здесь.

– Мой первый вопрос такой: каково ваше религиозное происхождение?

– Мои родители выросли адвентистами седьмого дня, они оба были адвентистами в четвертом поколении. Таковым примерно было и мое религиозное воспитание до 9 или 10 лет. Но родители стали отходить от этой деноминации, и наша семья переехала в Лос-Анджелес. Мне вскоре исполнилось 11 лет, и я почти сразу после переезда стал работать актером. Начал сниматься очень рано, в 11 лет уже играл в «Главном госпитале». По переезде в Лос-Анджелес у нас не было храма, в который бы мы могли ходить. Тогда мы с моим братом Ричардом Ли Джексоном (он тоже актер и играет в группе) почти каждую ночь стали слушать магнитофонные записи проповедей христианских проповедников. Такой в те дни была наша «церковь», наша духовная жизнь. Пять лет, проведенных в Лос-Анджелесе, я почти не ходил ни в один храм. Просто слушал эти магнитофонные проповеди по ночам, а также начал читать апологетическую духовную христианскую литературу. Две проповеди, надо сказать, вскоре реально «зацепили» меня, задели до глубины души – именно тогда мои взаимоотношения с Богом начали складываться более серьезно. Я начал читать Клайва Льюиса. «Просто христианство», «Расторжение брака» и другие замечательные книги. Они реально направили меня к Богу. Но я все еще не посещал храма. Не видел в этом смысла. Для меня это не имело никакого значения. Я чувствовал, что люблю Бога, люблю Иисуса, а Церковь казалась мне совершенно непонятной идеей. Мне это казалось бессмысленным: если я могу читать христианские книги, слушать записи, то зачем мне куда-то идти?

– Да-да. Только «я и Иисус», верно?

Я всегда ощущал, что желаю быть частью универсального, мирового христианства

– Совершенно верно! Но в то же время меня не покидало какое-то словно бы космическое чувство… Я всегда ощущал, что не хочу быть частью отдельной деноминации, но желаю быть частью универсального, мирового христианства. Я тогда не имел ни малейшего представления, что это такое: универсальная Церковь. Чувствовал свою связь с Клайвом Льюисом: он был представителем предыдущего поколения, из Англии…

– Он был англиканином.

– Да, англиканином. Но для меня он был тем, с кем я чувствовал особую взаимосвязь. Любые деноминации казались мне совершенно странными, если говорить честно. Когда мне было примерно 17 лет, мы начали находить наши первые церковные общины. Это были общины неконфессиональной, харизматической направленности.

– А сколько вам сейчас лет и каков был ваш путь к Православию от ранней юности до настоящего момента?

– Мне 29. Еще несколько лет назад я даже не знал, что означает слово «Православие». Вернемся к моему рассказу. Познакомившись с харизматическим движением, мы организовали домашнюю церковь в Бербанке (штат Калифорния, рядом с Лос-Анджелесом. – Прим. перев.). Мы с братом, а также наши родители руководили этой церковью примерно два с половиной года. Наш знакомый пастор контролировал нашу общину. Каждые выходные к нам приезжали от 15 до 20 местных актеров и актрис, людей, работающих в этой индустрии.

– Значит, вы и ваша семья составляли сердце этой общины, в состав которой входили и другие люди?

– Да, это было великолепно. Было чудесное время и прекрасный опыт для меня.

Я вернулся в штат Вашингтон после вступления в брак. Скоро исполнится 10 лет со дня моей свадьбы.


– Вы женились в девятнадцать лет?

– Мне было около двадцати. Теперь у меня уже трое детей: 8 лет, 6 лет и 17 месяцев соответственно! Итак, 10 лет в харизматическом движении. И у нас было немало чудесных событий за это время. Я считаю, что в харизматическом движении есть что-то, что привлекает людей в Православие, в то время как дух рационализма, царящий во многих других протестантских традициях, наоборот, отводит людей от Святого Духа. Поэтому многие протестанты и отворачиваются от всего мистического и сверхъестественного. Полагаю, что в сердце этого стремления, которым обладают харизматы, лежит жажда встречи с Богом, жажда испытать, Кто есть Бог. Но у них (харизматов) отсутствует церковная Традиция. Поэтому они изобретают свои собственные традиции; но мое мнение таково, что изначально сердца большинства из них направлены в нужную сторону. Они ищут Бога, ищут этой встречи. Думаю, многие из них найдут ответы на свои вопросы в древней вере и обретут там свой дом. Именно так случилось и со мной.

– Каким же образом начался для вас переходный период? Что послужило катализатором, благодаря которому вы в итоге открыли для себя Православие?

– Меня пригласили в Румынию на съемки одного фильма. Я провел с женой и двумя маленькими детьми три с половиной месяца в Бухаресте. Это очень интересная история: я должен был играть в этом фильме одну, хотя и не главную, но очень значимую роль. Но когда уже было все отснято и фильм редактировали, моего героя было решено совсем выбросить из фильма! Получается, фильм так и остался без моей роли, но я был отправлен в Румынию промыслительно. Смешно сказать, но Православие я открыл для себя не в Румынии.

– Хотя там православные храмы стоят почти на каждом углу!

– Да, это так. Но в то время для меня все древнее религиозное было каким-то угнетающим и тираническим. Это было как аксиома. Вот все, что я знал об этом. Вообще-то мы зашли в несколько малюсеньких православных храмов – там я увидел много золота, и они показались мне совершенно чужими. И ничего особенного о них не подумал. Я тогда думал, что Православие – это просто какой-то причудливый родственник католицизма (надо сказать, что моя жена думала точно так же: она итальянка и воспитывалась в Римо-католической церкви, хотя потом отпала от нее). И это все, что мы думали.

– Да, мы часто получаем такие заявления…

– Я даже и не собирался больше заходить в православные храмы. Думал про себя: «А, это, наверное, всего лишь странное ответвление Рима».

– Вы ходили на какие-либо церковные службы, пока были в Бухаресте, или просто заходили в храмы?

– Мы только заходили в храмы. Первым делом заглянули именно в одну православную церквушку, но как только вышли оттуда, нас тут же ограбили цыгане. Я не шучу! Все это не было похоже на приветствие: «Добро пожаловать в Румынию!» Хотя страна, конечно, великолепная. Поскольку моя супруга итальянка, то мы подумали – а почему бы не съездить в Рим. Так и сделали, ведь это совсем недалеко от Румынии. И именно в Риме меня впервые осенила мысль: «Подожди минутку! В этой вере, христианстве, есть нечто большее, чем я себе представлял. И оно своими корнями восходит совсем не к отцам-основателям Америки, а к гораздо более раннему периоду».

– Ваша жена тогда была практикующей католичкой?

– Нет! Ее обратный путь ко Христу был тяжел… Она отошла от католицизма, когда ей было чуть за двадцать, а затем последовал довольно мрачный духовный период. Это уже часть другой, долгой и сильной истории о том, как мы с ней сошлись. Она возвратилась к вере во Христа в период нашей «домашней церкви», о которой я уже рассказывал.

– Значит, вы познакомились с нею через вашу «домашнюю церковь»?

– Не совсем. Она тоже снималась в «Главном госпитале», мы с ней пересекались. Но по-настоящему подружились во время одной из наград «Эмми». Но тогда она была далека от Господа…

Поэтому в те дни, в Румынии, она придерживалась взглядов, близких к моим: была скорее «неконфессиональной» христианкой, но точно не католичкой. От Рима я не ожидал многого, думал, что увижу там лишь религиозное лицемерие и больше ничего. Но в реальности оказалось все наоборот!

Особенно нас поразил огромный крест в Колизее. Мы были потрясены – находиться практически в присутствии ранних христианских мучеников!

Итак, мы прибыли в Рим. Оказалось, в тот день был праздник Входа Господня в Иерусалим (на Западе он также называется Пальмовое Воскресенье. – Прим. перев.). Это было что-то невероятное! Повсюду на улицах были видны пальмовые ветви, и Папа Бенедикт обращался к собравшимся верующим. Мы были в трех кварталах от базилики святого Петра, и она выглядела волшебной! Это было поистине, поистине величественно, хотя я даже не осознавал, почему. Особенно нас с женой поразил огромный крест в Колизее! Мы были просто потрясены – находиться практически в присутствии ранних христианских мучеников! Одно дело – читать об этом в книге, но другое дело – быть там физически и понимать смысл.

Это путешествие разбудило нечто внутри меня. Я сразу захотел узнать больше о своей вере, об истории христианства. Мы вернулись в Румынию, и я тут же заказал книгу историка Хусто Гонзалеса. Он поистине великий историк, написавший двухтомник «Истории христианства». Хотя Гонзалес – протестант-индивидуалист, но по прочтении его первого тома у меня открылись глаза на историю христианства.

– Тут вспоминается одна старая цитата. Эти слова были сказаны Джоном Генри Ньюменом – англиканином, перешедшим в католичество: «Глубоко погрузиться в историю – значит перестать быть протестантом».

– Да, именно! Забавно, но я тоже его читал. Это случилось со мной потому, что я съездил в Рим. И все историки, кого с тех пор начал читать, были либо католиками, либо протестантами. И ни у кого из них о Православии, восточном христианстве почти ничего не упоминалось.

– Точно мы словно бы невидимые!

Только в православной церкви с первой же службы у меня появилось ясное ощущение, что «вот она – древняя, первоначальная, историческая Церковь»

– Я читал книги по истории, особенно истории христианства, но не встретил почти ни одного упоминания о Православии – все эти книги написаны западными историками. С того периода я стал понимать, что «историческая Церковь» может стать моим единственным выбором. Тогда полагал, что она берет свое начало от Рима. Читал Гилберта Честертона, прочел примерно 15 книг Бенедикта XVI, труды Иоанна Павла II, Генри Ньюмена. Очень красивые и сильные труды! Но в римо-католичестве я видел некоторые вещи, с которыми не смог бы свыкнуться, например, учение о непогрешимости Папы. Еще заметил, что этот догмат был принят католиками довольно поздно – только где-то в 1870 году. А я искал преемственность, Церковную историю. Наконец, спустя три года настал такой момент, когда сказал себе: «Ну, хорошо». И мы с женой начали ходить на католические мессы. По-моему, я посетил в общей сложности 12 месс. И мне это было интересно. Но ощущения скорее были такими, что нахожусь словно бы в Средневековье, а я искал нечто иное. И только в Православной Церкви с первой посещенной мной службы у меня появилось ясное ощущение, что «вот она – древняя, первоначальная, историческая Церковь». Но забегаю вперед.

Я дошел до того момента, когда серьезно спросил себя: «Собираюсь ли стать католиком?» Но внутри меня оставались некоторые вопросы, очень важные вопросы в католицизме, с которыми я никак не мог смириться. Тогда я начал просить Бога открыть мне другую дверь. Стал усиленно молиться, говоря примерно такие слова: «Я больше не понимаю протестантизм. Ибо дом, разделившийся сам в себе, не устоит. А в одной лишь Америке насчитывается более 23000 деноминаций». Деноминации в Штатах исчисляются тысячами! В какое это может идти сравнение с единой Церковью первого тысячелетия? Ересей всегда было много, но универсальная Церковь остается единой; даже католицизм, который отпал от единой Церкви, все равно считает себя универсальной Церковью до сих пор.

– До сих пор главный вопрос – вопрос единства.

Я желал найти единство с древней верой. Когда я начал изучать историю Великого раскола Церкви, меня словно поразила молния! Все стало проясняться

– Да, это так. Но даже Мартин Лютер и другие первые протестанты не сразу заговорили о том, что «вы можете быть кем угодно и верить, как вам угодно», а старались быть Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церковью. Я продолжал молиться, но был на пороге полного духовного опустошения. В мучительных поисках истины я отчаянно желал найти единство с древней верой. В католической вере было нечто, с чем я до конца не мог согласиться. Оставался, как я думал, только один выбор – быть протестантом. Мои поиски завершились спустя примерно три года. Я просто произнес в молитве: «Поскольку не могу полностью принять католицизм, то мне, по всей видимости, придется смириться и стать протестантом». Но затем мне в голову пришла другая мысль: прежде чем стану покорным протестантом, мне следует изучить историю Великого раскола. Но как только я начал изучать этот вопрос, меня словно поразила молния! Все неожиданно стало проясняться. Даже не знаю, как все это произошло. Думаю, первым автором, которого я стал читать, был отец Джон Энтони Макгакин (христианский исследователь, богослов и поэт, обратившийся из католичества в Православие и ставший протоиереем в юрисдикции Румынской Православной Церкви в США. – Прим. перев.). Это была его новая книга под заглавием «Православная Церковь», я читал ее на своем Айфоне. Рекомендую ее всем, желающим больше узнать о Православной Церкви. Я не мог от нее оторваться и бодрствовал до глубокой ночи, читая ее. Это была кульминация моего четырехлетнего пути постоянных изучений и поисков. Затем начал читать такие православные труды, как «Православный путь» епископа (ныне митрополита) Каллиста (Уэра), «За жизнь мира» протопресвитера Александра Шмемана (феноменальная вещь), «Стать православным» священника Питера Гиллквиста (бывший евангелик, перешедший в Православие) и «Гора молчания» Кириакоса Маркидеса. Последняя книга имеет особенно преображающее действие. С тех пор появился огромный список других православных книг, которые я прочитал или читаю до сих пор – все они невероятно сильные и глубокие.

Затем стал искать православные храмы через «Гугл» и нашел две местные греческие церкви. Первая из них была совершенно пуста, когда я в нее вошел. Дверь была заперта. Я постучался. Мне открыла очень милая старушка и предложила войти. Я сказал ей, что просто решил посмотреть церкви и что пока очень мало знаю о них. Она ответила: «Входите! Она пустая, так что можете осмотреть ее. Чувствуйте себя как дома!» Я молча вошел внутрь и оказался окруженным со всех сторон большими иконами, чуждыми моему религиозному происхождению; поднял голову и увидел образ Христа-Вседержителя. Увидев Его, я был просто ошеломлен и чуть даже не произнес бранное слово… Меня переполняли непередаваемые чувства… В тот самый момент я понял, что нахожусь в той самой истинной Церкви, которую так искал.

Еще один поразительный факт – я видел сон, что нахожусь в православной церкви еще до того, как впервые в нее попал. Надо сказать, это была очень красивая греческая церковь. Но еще до того, как я попал в нее во сне, мне представилась очень живая картина того, как я буду себя чувствовать в этой самой церкви! И затем я стал ходить в обе церкви (второй была церковь святого Николая близ Вентуры), и они лишь немногим отличались от церкви, виденной мной во сне. Я продолжил поиски в интернете и наконец нашел ту самую церковь, в которую хожу с тех пор – это кафедральный собор Пресвятой Богородицы в Сильверлейке. Фотография храма на сайте в точности совпадала с тем, что я видел во сне! В ней не было сидений, свет лился через окна, люди ходили по храму, и вся атмосфера была таинственной.

Я воскликнул: «Вот оно! Вот именно то, что я испытал во сне!» Позвонил в храм, и на мой звонок ответил сам настоятель – отец Джон (Иоанн) Стрикленд, которого за два дня до моего звонка направили сюда из Сиэтла. Оказалось, что он сам был обращен из инославия и тоже происходил из штата Вашингтон. Мы сразу стали друзьями. Несколько раз с ним встречались, а затем я привел к нему свою жену Элизу, и мы стали держаться с ним на связи.


Когда я попал на свое первое богослужение, то чувствовал себя совершенно одиноким. Я тогда все еще находился в поисках. И это интересно, потому что моей первой реакцией при попадании в православный храм было: «Уходи отсюда. Убегай. Просто выйди. Иди. Не надо. Тебе не следует здесь быть». И эти мысли казались мне странными, ибо я к тому времени уже прочитал какое-то количество православной литературы и глубоко в сердце ощущал, что именно сюда меня ведет Господь. Я практически начал обливаться потом… Мне было очень некомфортно. Я никого здесь не знал. Все было словно очень чужим. Не знал, что со всем с этим делать, но внутри себя чувствовал, словно бы Святой Дух шепчет мне: «Нет. Все же останься на всю службу, а потом поймешь, как тебе здесь». Первые сорок пять минут мне было крайне некомфортно.

– Наверное, догадываетесь, что вы не первый человек, от кого я это слышу. Очень многие люди при своей первой встрече с Православием ощущают это сильное чувство неудобства. Лично я интерпретирую это так: в эти минуты люди по-настоящему находятся в присутствии Божием. И если у вас при виде изображения Вседержителя было желание произнести ругательство, то что же люди говорят в присутствии Божием? Что они чувствуют и делают? Я знал одного парня-атеиста, который пошел в православный храм только из-за того, что интересовался одной девушкой, ходившей в этот храм. Он простоял в храме двадцать минут, а потом просто выбежал через главный вход. Его затем вырвало на лужайке перед храмом, и он убежал прочь. Конечно, у него был гораздо более радикальный опыт, чем у вас…

– Я был словно совершенно один и весь обливался потом. Но со мной присутствовала эта живая мысль. Живая, но не моя собственная мысль. «Беги. Убирайся отсюда. Сейчас же». Я подумал: «Что же это такое? Не думаю, что эта мысль от Бога. Что же тут происходит?» Но одновременно было невероятное внушение: «Останься до конца и увидишь, как тебе здесь». Спустя сорок пять минут словно бы что-то произошло, после тотального дискомфорта все предстало теперь полностью преображенным. Это случилось со мной во время пения одного гимна, который поется после проповеди и после молитвы об оглашенных. Среди многочисленных гимнов, поющихся на Божественной Литургии, этот особенный.

– Наверное, вы имеете в виду Херувимскую песнь?

– Да, наверное, это она.

– Так мы представляем Ангелов. И мы служим поистине у самого Престола Божия.

– Именно это со мной и произошло! Небеса отверзлись. А я просто стоял. От одной крайности («Выметайся отсюда. Здесь все чужое, странное и некомфортное») я перешел к другой: слез, бегущих по моему лицу, и полному очарованию. После этого я ходил еще в несколько греческих церквей, чтобы посмотреть, как буду чувствовать себя в них – но все «пространство» уже было абсолютно преобразившимся. А на самую первую свою службу я попал в Неделю о мытаре и фарисее.

Никогда ранее я не видел объединенную общину людей (словно единое целое), молящихся вместе Богу с таким смирением

А что более всего покорило меня на том богослужении – я никогда ранее не видел объединенную общину людей (словно единое целое), молящихся вместе Богу с таким смирением. У меня просто сперло дыхание от умиления – люди осеняли себя крестным знамением со словами: «Господи, помилуй! Господи, помилуй!» Это не было каким-то покаянием-самобичеванием. Отнюдь! Это было покаяние, связанное с радостью. Покаяние, связанное с Воскресением. Даже нечто вроде романтических отношений с Богом, если можно так выразиться. Слезы рекой текли по моему лицу, и я мог лишь молиться такими словами: «Все, что я хочу – это быть здесь, в этом присутствии. Меня не заботит больше ничто в этом мире. Все, чего желаю, это просто быть здесь с этим собранием людей». Даже не собранием людей, а в едином теле.

– Да, в едином Теле.

– В Теле Христовом! Но с того момента… С того момента все было нелегко.

– Да, нелегко! Всегда, всегда нелегко.

– Но это, конечно, был поворотный момент для меня.

Джонатан Джексон
Джонатан Джексон

– Была ли тогда с вами ваша супруга?

– Нет, она не была со мной в тот самый поворотный момент.

– Вы взяли ее в храм потом?

Не мы судим иконы, а иконы судят нас. И это правда

– Да, и еще я привел ее поговорить с отцом Джоном, прежде чем она побывала на службе. Он оказался просто замечательным. Мы вместе легко разговаривали о многих вещах. Он сперва провел нас по самому храму. И для супруги это был пугающий опыт. Она смотрела на иконы и ощущала внутри какой-то испуг. Как говорят – не мы судим иконы, а иконы судят нас. И это правда. Это страшно, это пугающе. Если человек вырос на Западе – в католической или в одной из большинства протестантских традиций – то он смотрит на внешнюю сторону Православия через призму опыта и представлений, накопленных во время пребывания в католичестве или протестантизме.

Но я бы не хотел сейчас критиковать католиков. Я проникнут уважением к ним. У меня немало близких друзей среди католиков, и я не хотел бы вступать с ними в полемику по этому поводу – но у нас с ними, конечно, очень разные традиции. У них чересчур «юридическое» понятие о спасении души и так далее… Такой опыт некогда был у моей жены. Потому, зайдя в православный храм, она сначала все видела через призму католичества. А еще, как я уже говорил, она провела примерно десять лет в протестантской среде, которая сама по себе является крайне антикатолической. Есть даже такой термин – «римофобия».

– Да, это особенно касается «низкой церкви» в протестантизме.

– Да, абсолютно. У меня не было, например, ни малейшего представления о Таинствах. Мне понадобилось много времени, чтобы их понять, и мой рост в понимании Таинств все еще продолжается. Надеюсь, с Божией помощью, в конце концов смогу стоять твердо на ногах в этом отношении.

Для протестантов Богоматерь является совершенно «лишней», кроме как, может быть, в праздник Рождества Христова, когда о Ней еще вспоминают…

Итак, моя жена колебалась во всем еще больше, чем я. Но я делился с ней всем – каждой прочитанной мною книгой о Православии. Зачитывал ей многие вещи, беседовал с ней на эти темы. Даже когда бывший протестант посмотрит на католицизм, то ему откроется совершенно новое видение Девы Марии, которое для протестантского мира является совершенно чуждым и непонятным. Когда моя жена отошла от католицизма, то и забыла про Богородицу – для протестантов Богоматерь является совершенно «лишней», кроме как, может быть, в праздник Рождества Христова, когда о Ней еще вспоминают… Наконец, моя супруга стала приходить в храм вместе со мной, и ее сердце постепенно оттаяло.

Так мы вместе вошли в Великий пост в прошлом году. Я сразу с радостью начал поститься, но моя жена, к сожалению, не могла полноценно держать пост, потому что в то время кормила нашего третьего – тогда еще грудного – ребенка… Но, в целом, теперь ее сердце полностью погружено в нашу веру. Буквально вчера она так собиралась пойти на всенощную перед Прощеным воскресеньем, но не смогла пойти из-за малыша. Она позвонила мне в слезах, она очень сожалела, что не может пойти, хотя так хотела. Ясно, где теперь пребывает ее сердце.

– Да, мы знаем, что такое быть матерью грудного ребенка и одновременно православной христианкой. То же самое я замечал и в своей матушке. Это, можно сказать, разновидность аскетической борьбы. Но давайте теперь вытрем слезы и переключимся на другое. Мне бы хотелось задать вам вопрос, который, я уверен, волнует многих ваших поклонников. Как ваша вера (в свете того, что вы собираетесь стать верным членом Православной Церкви) формирует вашу сегодняшнюю деятельность как актера и музыканта?

– Да, это великолепный вопрос. Как уже говорилось, я начал играть в 11 лет.

– В «Главном госпитале».

– Именно. Причем и мой брат, и я довольно рано задумались, как наша актерская деятельность будет совмещаться с нашей верой.

– Конечно, в свете того, что герои, которых играет актер, нередко делают то, что христианин никогда в жизни делать не будет.

– Абсолютно верно. Вот что значит актерство. Вы играете других людей.

– Вы становитесь кем-то другим.

Мой подход к актерскому мастерству заключается в честном изображении жизни

– Да, это чрезвычайно интересная реальность. Одно из обстоятельств, которое меня утешает, это то, что Христос часто общался с людьми через притчи, истории. Мой подход к актерскому мастерству и заключается в повествовании, честном изображении жизни, в надежде, что зрители увидят в этом как в зеркале и свой жизненный опыт. К примеру, если история в кинокартине изображает месть, то зритель может увидеть, как уродливо и жутко выглядит полное воплощение мести в реальности. Это очень по-библейски, по-шекспировски.

– Да. Я тоже считаю, что Шекспир использует образ зеркала, показывает жизнь как бы через зеркало.

– Самое красивое в этом то, что, если, допустим, в вашем сердце есть семена гнева или горечи к какому-то человеку, есть инстинкт к мести – пускай и не в большом масштабе – и вы вдруг видите фильм, где месть воплощена в огромном масштабе. И вдруг вы внезапно осознаете: «Вот это да – как оно работает!»

– «Как работает настоящее зло».

– О, да! Это позволяет вам увидеть себя со своими намерениями, но через «увеличительное стекло» – и это может радикально изменить жизнь людей. Или, возьмем наркоманию. Представим, что некий человек балуется «травкой», но не собирается когда бы то ни было начинать употребление героина, сильнодействующих наркотиков. Потом этот человек смотрит фильм о наркоманах, сидящих на сильных наркотиках, и видит разрушительное действие этой мерзости. Может быть, это поможет ему много раз подумать, прежде чем баловаться «травкой». Может быть, он запомнит образ страдающего героя (хотя это всего-навсего актер, играющий его), и под влиянием увиденного скажет себе: «Я никогда бы не хотел кончить так же, как этот герой».

– Я тоже думаю, что часто конкретные истории могут научить многих людей большему, чем проповеди и поучения о том, «вот какая у нас мораль». Да, по-моему, нам следует так делать; но, в то же время, если внутри нас нет четкого представления о том, что из себя представляет зло, что из себя представляет святость, то мы и не сумеем это показать другим – да и стоит ли это делать в таком случае?

– Да, тогда это остается абстракцией, теорией. В Православии – это, прежде всего, встреча с Богом. Одна из прочитанных мной книг на эту тему – это «Встреча с тайной» Константинопольского Патриарха Варфоломея. Превосходный труд. Актерская игра – это тоже разновидность такой встречи. Одним из тех, кто для меня всегда является источником вдохновения, это Клайв Льюис – возможно, один из лучших христианских апологетов за последнее столетие. Он писал рассказы. У него в определенный момент своей жизни тоже была такая «встреча» с Богом, но он продолжал писать рассказы. Он написал, в частности, «Хроники Нарнии». Автор понял, что ему следует «подавать материал так, чтобы люди имели эту встречу внутренне, инстинктивно, эмоционально».

Думаю, это как и с женитьбой. Человек никогда не влюбляется теоретически или рационально. Вы влюбляетесь посредством «встречи» с другим, особенным человеком. Если люди вас попросят рассказать, что конкретно вы нашли в этом человеке, то вы может быть и назовете несколько вещей, но вам все равно будет трудно точно ответить на этот вопрос. Потому что это… это тайна.

– Да, это именно так.

– Истории действительно помогают людям. Еще одним великим человеком, чье огромное влияние я испытал на себе, был Достоевский. Я им проникся еще, будучи тинэйджером. Он писал об очень мрачных вещах. Но писал о них словно бы из света. Так вот, будучи актером, я уже сыграл серийных убийц, самоубийц, законченных наркоманов. Почему-то большинство моих ролей были довольно мрачными. Поэтому я усердно искал, как правильно изобразить этих совсем не светлых героев, при этом самому не погружаясь во мрак, но, наоборот, найти дорогу к свету и молитве и оттуда показывать своих героев. С Божией помощью, это было бы освобождением и просвещением для многих людей.


– Теперь у меня к вам более личный вопрос. Смирение – это важнейшая христианская добродетель. Это то, как мы должны жить, будучи православными христианами. Возможно, некоторые люди могут подумать: «Почему он берет интервью у этого молодого человека – звезды телесериалов и известного музыканта?» Но я беру у вас интервью, в первую очередь, не потому что вы знаменитость. Хотя, с другой стороны, у меня есть желание показать некоторым нашим слушателям, что на свете есть и православные знаменитости. Я говорю не только о тех звездах кино, которые уже родились и выросли в Православии, таких, как актрисы Тина Фей и Дженнифер Энистон, а также братья-актеры Джон и Джеймс Белуши, но и о тех, кто самостоятельно пришли к истинной вере взрослыми людьми.

К таковым относятся знаменитый футболист Трой Поламалу (православные жители штата Пенсильвания считают его своим местным героем), актер Том Хэнкс (женившийся на гречанке), певец Крис Корнелл (главный вокалист группы «Sound Garden») и, наконец, вы. «Быть знаменитым» – это одна из неотъемлемых ценностей для современных деятелей культуры; однако наша цель как христиан – учиться смирению. Как вам лично удается воспитывать в себе смирение на фоне многочисленных поклонников, постоянно говорящих вам, насколько вы велики?

– Я полагаю, что учиться смирению – это путь длиною в жизнь. Молитва Иисусова здесь очень помогает. Постоянно задаю себе тот же самый вопрос примерно с двенадцати лет. С тех пор, как во мне произошло то судьбоносное преображение по отношению к Богу (которое описал выше), я стараюсь каждое утро просыпаться с приблизительно такой молитвой: «Господи, дай мне мудрости. Но только мудрости пропорционально моему смирению». Иначе мне не нужна мудрость без смирения – тогда нарушится равновесие.

Учиться смирению – это путь длиною в жизнь. Чем смиреннее человек становится, тем больше осознает свою гордыню

Как правильно сказал Клайв Льюис: чем смиреннее человек становится, тем больше осознает свою гордыню. Одно из самых больших изменений во мне произошло, когда я был еще подростком и слушал проповеди на магнитофонной записи. Одна из проповедей как раз была посвящена гордыне. Она задела меня за живое. Ранее я и не подозревал, насколько был полон гордыни, тщеславия и невнимания к другим в моих мыслях и разговорах. Это же все равно, что шутить шутки со Святым Духом. Сразу после этого я начал следить за собой при общении с людьми. Просто подумал тогда: «Вот как! Даже никогда не представлял, что все это существует во мне». Но, зная, что пребывающему во Христе не может быть осуждения, я начал каяться, осудив себя, но не теряя при этом надежды на спасение.

На этот вопрос о смирении, видимо, даже и невозможно ответить… Лично я знаю, что молитва «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешного» является частью моего каждодневного пребывания с Господом. Если вы думаете, что смиренны или святы, то почитайте житие хотя бы одного святого и станет очевидно, что между вашим нынешним состоянием и уровнем святых – целая вечность. Несомненно, слава смехотворна и в каком-то смысле противоположна Царству Небесному. Ведь последние станут первыми, а первые – последними. И надо быть, как дитя, чтобы войти в Царство Небесное.

– Думаю, что слава – это крест. Многие люди очень подвержены ее влиянию, и я уверен, что вы встречали таких людей. А как насчет вас самих? Если вы воспринимаете славу как крест, то независимо от того, выступаете ли вы перед аудиторией в сто человек или перед миллионами, для вас она остается крестом. Это всегда крест.
– О, да! И надо сказать, что на моем пути с Богом я постоянно отчаянно повторяю эту просьбу: «Боже, Боже, помоги мне оставаться в Твоем присутствии». Оставаться, пребывать в благодати невозможно без смирения… На первом богослужении, на котором я присутствовал, меня очень поразил тот момент, когда отец Джон в середине службы вышел и, поклонившись, сказал, обращаясь к прихожанам: «Простите меня, братья и сестры».

Так делают священники на каждой Литургии. Это было потрясающе, потому что мы на Западе привыкли видеть в священстве нечто вроде клерикализма, когда духовенство ставит себя выше других. А здесь было все по-другому. Это священство, основанное на смирении и служении, на том, что священник есть отражение и образ Христа. И это является частью традиции. То же самое смирение удивило меня в священнических молитвах, читаемых при исповеди. Это звучит не как «да, да, ты бедный грешник, и я освобождаю тебя от грехов», а, скорее, как «я с тобой в одной лодке, мы оба стоим перед единым Судьей, Который придет снова». Я благодарен Православной Церкви, потому что Она дала мне дом и место для духовной борьбы ради достижения смирения.

– Когда вы собираетесь с семьей принять Таинство Крещения?

– На Пасху. В Великую Субботу.

– Вы, ваша жена и трое детей?

– Да, все сразу! Я еще хотел рассказать о замечательном опыте моих детей в Церкви. Они очень любят храм. Когда дети впервые пришли в храм, то были просто поражены… Об этом еще говорят многие авторы… На православной Божественной Литургии присутствуют все чувства восприятия действительности: запах ладана, звук гимнов, сливающийся с пением Ангелов, иконы и визуальный элемент, а также, конечно, вкушение Тела и Крови Христа.

Мой младший сын, Тит, которому всего 17 месяцев отроду, просыпается каждое утро и сразу хочет пойти к святому углу и поцеловать иконы. Он встает с постели и пытается сказать: «Иисус» и сделать крестное знамение. Они такие юные, но уже понимают, что Иисус – это не теоретическое понятие. Есть изображение Господа, и это очень важно. Потому что Бог сделал Себя видимым в Иисусе, и связь между иконами и Боговоплощением для меня очень глубока; я вижу, что мои дети переживают встречу с Богом не только через вероучение, но и визуально.

– У меня осталось к вам два вопроса. Первый касается ваших нынешних проектов. Об одном из них вы мне рассказали до интервью – вы работаете над книгой о взаимосвязи и переплетении Православия и работы актера, чем вы и занимаетесь в своей жизни.

– Эта книга будет называться «Актерская игра в духе». На данный момент существует множество методов актерского мастерства – по Станиславскому, Майснеру и другим… Ничего не имею против их методик, но я хотел исследовать новый способ подхода к актерскому искусству, и занимаюсь этим, по сути, с самого начала. Я играю уже 20 лет и хотел исследовать такие вопросы, как подход к изображению «мрачных» героев и так далее. Книга именно этому и посвящена. Каждая глава в ней, примерно, будет звучать так: «актерская игра как молитва», «игра как пророчество», «игра как встреча». Она связана не только с актерской деятельностью, но и с любым видом искусства. Если вы музыкант, или поэт, или писатель, или дирижер – эта книга для вас, хотя более всего она сфокусирована на актерстве.
Я осознал, что весь мир есть таинство, где невидимый Бог встречается с физическим творением

Один из ключевых пунктов в этой книге – православный взгляд, сакраментальное мировоззрение, которое было очень сильным для меня. Я осознал, что весь мир есть таинство, где невидимый Бог встречается с физическим творением. Актерство – это физическое средство, вы взаимодействуете с другими людьми, это воплощение. Поэтому, в каком-то смысле, слово обязательно должно стать плотью – мистически, в нас, пребывающих во Христе, встречая все человечество в актерском искусстве. Это – открытие. Я ни в коем случае не хочу делать вид, будто обладаю обширными знаниями. В книге я задаю много вопросов и, отвечая на них, объявляю: «Это мой опыт», надеясь, что это вдохновит хотя бы некоторых. Многие молодые актеры, играющие наркоманов, сами начинают пробовать наркотики, считая, что так нужно подходить к этой роли. Я считаю, что это совсем не нужно. Если в вас растет сострадательное сердце (о чем говорит Исаак Сирин), и вы подходите к этому с «космического» места (а не только как индивидуальная личность), то ваше сердце должно быть открыто, чтобы плакать с плачущими и радоваться с радующимися; а для актера это становится очень, очень «космическим» опытом, духовным опытом…

– Будем с нетерпением ждать выхода книги. А вот мой последний вопрос.

Что бы вы сказали своим поклонникам, слушающим вас сейчас, или просто слушателям, у которых нет никакого понятия о Православии? Что бы вы сказали им, если бы представилась возможность сесть рядом с ними, как сидите сейчас со мной?

– Хм. Я бы больше доверял молитве, чем многим словам, при встрече с новым человеком. Просто бы сказал, что Православие – это самое замечательное, что вы только можете испытать, и что «ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного…» (Ин. 3:16). И эта вера доступна для целого мира, для всего творения. Если кто-то имеет стремление ко Христу, то я бы сказал, что это самый совершенный дом. И если вы пришли из другой традиции, то время от времени вам будет немного неловко, но во всем этом есть такое великое благословение, ради которого стоит все перетерпеть.

Лично для меня этот путь похож на эпизод из шестой главы Евангелия от Иоанна, где Христос говорит: «Если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни» (Ин. 6:53). С того времени многие ученики отошли от Иисуса, а с Ним остались лишь двенадцать апостолов. «Не хотите ли и вы отойти?» – спросил у них Спаситель. За этим последовал ответ Петра, который так похож на то, что мое сердце чувствует по отношению к Православной Церкви. Эти слова можно интерпретировать так: «То, что ты сейчас сказал, мне тяжело до конца понять. Но у Тебя глаголы Вечной жизни. К кому же мне еще идти?!» Я также полностью очарован и, несмотря на неловкости и затруднения, чувствую эту выходящую за пределы реальности красоту и общение с Богом, которые не променял бы ни на что другое. Потому что это Церковь, которой две тысячи лет.

Мистическое общение между всеми верными тоже имеет огромную силу – осознание того, что когда мы на Божественной Литургии, то не просто молимся вместе. Мы молимся с универсальным Телом Христовым – с верующими, которые живы и присутствуют здесь; но мы еще молимся и с Телом Христовым, которое находится за пределами времени, и так соединяемся с Небом. Быть частью этого мистического опыта – это что-то, что нельзя передать словами – и этого невозможно найти больше нигде. Потому что это историческая Церковь, историческая вера.

С Джонатаном Джексоном беседовал священник Эндрю Дамик
Перевел с английского Дмитрий Лапа

Ancient Faith Radio

30 апреля 2015 года

http://www.pravoslavie.ru/put/78999.htm здесь статья с фото.
_________________
Господь Защититель мой кого убоюся!

[Кто здесь]

Личный опыт: Почему я перешла в православие?

Начать, наверно, надо с того, что я никогда бы не стала православной, если бы не встретилась с протестантами - адвентистами седьмого дня. Религиозные вопросы меня всегда волновали, но Православие в силу ряда причин казалось мне чем-то страшным, а православные вызывали отвращение или иронию.

Ну, вы понимаете – все вокруг крещеные и «православные», заповеди никто не соблюдает, воцерковленные православные не могут сами ответить ни на один вопрос, посылают к «батюшке», даже хорошие люди выискивают в магазине «постное» печенье (ну какое печенье в пост, господа? Что за лицемерие?) и все такое елейно-елейное… Одним словом, протестанты вызывали у меня больше доверия как люди, у которых вера не расходится с делом. Кроме того, они могли говорить о Боге лично, как те, кто Его лично знают. Они говорили о Боге, а не о догматах. Они говорили о Боге так, что было понятно, что Бог для них – не абстракция, а Кто-то очень важный. И они говорили, что можно много хорошего слышать о ком-то, но не знать его, пока не познакомишься сам. И в этом был призыв и мне самой обратиться к Богу лично. Они молились за меня, чтобы Бог дал мне веру (потому что потом я уже хотела верить, но не могла). И, в итоге, благодаря разговорам с протестантами, молитвам протестантов, книгам, данным протестантами, я обратилась к Богу и познала Его. Вернее, поверила в Его любовь и прощение. Для меня Он тоже стал Кем-то близким и дорогим. Дальше я прошла адвентистскую катехизацию и крестилась у адвентистов. Почему же я все-таки перешла в Православие?

Глобальных причин у этого было две. Большее соответствие Православия Писанию и существование в Православии форм, выражающих тот опыт познания Бога, который получила я.

Итак, оказалось, что православные больше верны Библии, чем адвентисты. Им не надо доказывать, что Хлеб Жизни – Плоть Христа, а не Его слова. Сколько копий сломала я, беседуя с адвентистами на эту тему. Это совершенно удивительный момент: ведь написано:

51 Я хлеб живый, сшедший с небес; ядущий хлеб сей будет жить вовек; хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира.
(Иоан.6:51)

53 Иисус же сказал им: истинно, истинно говорю вам: если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни.
54 Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день.
55 Ибо Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие.
56 Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем.
57 Как послал Меня живый Отец, и Я живу Отцем, [так] и ядущий Меня жить будет Мною.
58 Сей-то есть хлеб, сшедший с небес. Не так, как отцы ваши ели манну и умерли: ядущий хлеб сей жить будет вовек.
(Иоан.6:53-5

Как, читая это, можно утверждать, что речь идет лишь о символе? На каком основании? Мне это было непонятно. Я читаю Писание и я ему верю, потому что это слово Божие. Но для богословски «продвинутых» адвентистов было принципиально важно доказать, что Причастие – всего лишь символ. Для «непродвинутых», так же как и для меня, было на основании Библии очевидно, что это – реальность. Настолько очевидно, что даже часовая проповедь перед Вечерей Господней о том, что мы будем принимать только «символы Тела и Крови» как-то ускользала от их сознания.

Кроме того, адвентисты причащались редко (правда, все вместе). Раз в квартал. Мне этого не хватало. Потому что Причастие – это наиболее тесное соединение с Богом, какое только можно представить. Я жаждала Бога и жаждала Причащения. И искала возможности причащаться чаще. И за этим тоже я пришла в православный храм, где причащают на каждой службе. И еще для меня была важна телесность Бога в Причастии и близость с Ним через это. Это соприкосновение с Ним через материю и важность самой материи нормальна для Православия, но совершенно немыслима для протестантизма.

Именно стремление к Богу и вера в Его присутствие и реальность породили во мне стремление исповедоваться, т.е. быть реальной. Потребность в этом была у меня очень большой. И эта потребность для меня неразрывно связана с любовью – потому что именно когда любишь, хочется сознаться в том, что сделал плохого – чтобы это плохое не стояло между тобой и тем, кого любишь – между тобой, Богом и другими людьми. Т.е. исповедь – это форма сочетания любви с правдивостью. И у адвентистов чисто институционально такой возможности не было, а в Православии была. И в этом было исполнение призыва апостола Иакова «признавайтесь друг перед другом в поступках ваших и молитесь друг за друга, чтобы исцелиться» (Ин.5:16).

Третий момент – непрестанная молитва. Апостол Павел говорит: «Всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь. За все благодарите» (1 Фес.5:16-1. И у меня самой была потребность непрестанно молиться, постоянно общаться с Богом. Но я не умела (и сейчас не умею). Но самой этой темы, этой проблемы – как непрестанно молиться и исполнить слова апостола - для адвентистов не существовало. Но из книг митрополита Антоний Сурожского о молитве я поняла, что для православных это само собой разумеющаяся реальность, накопленный опыт, в каком-то смысле – норма духовной жизни, к которой стремятся. И вообще – о молитве, об общении с Богом православные знают больше, чем протестанты. Да и Бога Самого знают ближе и глубже.

Наверное, это главное. Но были еще и другие моменты. Например, у каждой деноминации, с которой я общалась (я не только с адвентистами дело имела), было какое-то любимое изречение Христа, любимые отрывки из Библии. Главным для адвентистов были слова «Придите ко Мне, все труждающиеся и обременные, и Я успокою вас». Во всяком случае, о них очень часто говорилось. В Московской Церкви Христа больше всего любили слова про отвержение себя: «Тогда Иисус сказал ученикам Своим: если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною, ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее (Матф.16:24,25)». МЦХ мне были ближе своей героичностью, да и слова эти казались мне более важными. Но на каждой православной иконе Христа я видела раскрытую книгу с надписью «Да любите друг друга» и понимала, что на самом деле именно это важнее всего. И снова оказывалось, что в Православии все понимается и точнее, и глубже.

Когда я пришла первый раз на Литургию, меня очень поразила великая ектенья. Поразила несколькими вещами. Тем, опять-таки, что соответствовала Писанию больше, чем адвентистские молитвы. Я имею ввиду вот это место: «Итак прежде всего прошу совершать молитвы, прошения, моления, благодарения за всех человеков, за царей и за всех начальствующих, дабы проводить нам жизнь тихую и безмятежную во всяком благочестии и чистоте, ибо это хорошо и угодно Спасителю нашему Богу, Который хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины.(1Тим.2:1-4)» Адвентисты не молятся «за всех человеков». И за «царей и всех начальствующих» тоже не молятся. Молитва в начале службы пастора-настоятеля в субботнее утро сводится к благодарности Богу за то, что Он нас привел на богослужение, к просьбе о тех, кто не смог прийти и кто еще в пути, и к молитве о семьях членов церкви (имеется ввиду – данной общины). До Великой Ектеньи я не задумывалась о несоответствии молитвы пастора Писанию. После я пошла к нему на прием, чтобы обговорить этот вопрос, спросить, почему мы не молимся за начальствующих и предложить это делать. Мне сказали, что за начальствующих и всех человеков можно молиться келейно – в частном порядке, в смысле. И что все так и делают (если я правильно помню).

Но это был не единственный момент, которым меня поразила великая ектенья. Второй, и более важный – ее всеобъемлемость, вселенскость – и совпадение этого, опять же, с моим внутренним чувством. Став верующей, я впервые пережила свою принадлежность к человечеству – через нашу общую греховность. И через это же – что Бог заботится обо всех, всех любит, что мы едины перед взглядом Его любви. В таком состоянии невозможно не хотеть молиться о всех – взгляд расширяется и видишь не только себя и своих близких, но многих и многих. И эта расширенность взгляда есть в ектенье. Т.е. мне стало очевидно, что ее православные составители те же чувства переживали и так же видели мир, как и я – т.е. что они так же познали Бога, как Любовь.

Был и такой случай, что я шла и думала, в чем же все-таки смысл христианской жизни – ну вот молюсь, делаю добрые дела – а дальше что? И через пять минут после этого на прилавке с православной литературой, располагавшемся в переходе между «Библиотекой» и «Боровицкой», увидела книжку с названием «В чем цель христианской жизни?» Конечно, я немедленно купила ее и увидела, что она – о Святом Духе. А все, связанное с Духом Святым, взаимоотношениями с Ним и Его схождением на нас, меня очень волновало. И в общем-то, разговор Серафима Саровского с Мотовиловым открыл мне, что православные не понаслышке знают о Святом Духе и Он не чужд для них.

Много я могла бы еще написать. Но в общем, Православная Церковь открылась мне в ее Предании как опыт Богопознания и любви. Т.е. я не пережила свой изначальный опыт через нее. Но я была способна благодаря своему опыту опознать опыт церковный как тот же по качеству, но неизмеримо более глубокий. Я не смогла бы оценить Предание, если бы не познала прежде Христа и не полюбила Его хоть немного (хотя сейчас я думаю, что это было намного больше той любви, чем у меня сейчас).

Тогда бы я не увидела, что Православие говорит мне о Нем и как к Нему приближаться. И для меня нет сомнения, что многие вещи в Церкви, которые кажутся слишком жесткими или непонятными, воспринимаются так, потому что у нас нет соответствующего опыта – а вовсе не потому, что они неправильны, или не для мирян, или еще по какой-либо причине. Не все, конечно.

Много и наносного и на это грустно смотреть, потому что оно мешает пробиться к главному. Но многое идет из глубины любви ко Христу (некоторые установления насчет поста, например - точно) – такой любви, до которой мы во многом не доросли. И мне странно, когда кто-то патетически и с возмущением восклицает, заслышав слово «Предание» - «Что для тебя важнее – Предание или Христос?» Я не могу их противопоставить. Если исследовать Предание, оно – как и Писания – «свидетельствует о Нем».

Пробыв в Церкви около 10 лет, я с грустью могу сказать, что почти все православные – и я в том числе – похожи на людей, которые живут на мусорной куче, засыпавшей клад. Многие знают об этом кладе и говорят о нем, как бы не видя кучи, из-за чего часто принимают ее за клад. Многие сосредоточены в основном на мусорной куче и считают клад ее разновидностью, и у них аллергия на слова "покаяние", "догматы", "святые отцы", "Православие".

Видеть это мне очень горько, потому что я-то знаю, что это клад. Мне здесь помогла мысль о "темном двойнике Церкви", высказанная Фуделем. Есть двойник у Цекрви, и на Тайной Вечери был Иуда, и плевелы нельзя выдергивать до времени. Но надо, главное, самому не быть плевелом – а для этого надо, отбросив кучу, раскопать клад и «пустить его в оборот», а не только хвалиться им, применить хотя бы часть того, что найдем. Даже этого хватит, чтобы духовно озолотить нас и всех, кто вокруг.

Текст: Татьяна Зайцева
_________________
Господь Защититель мой кого убоюся!

[Кто здесь]

Всем привет! Внимание, статья не для слабонервных.
http://www.pravoslavie.ru/put/82011.htm
_________________
Господь Защититель мой кого убоюся!

[Кто здесь]

Один протестант присутствовал в 1966 г. в Сан-Франциско на отпевании Архиепископа Иоанна (Максимовича) Западно-Американского и Сан-Францисского и Шанхайского, Русской Православной Церкви Заграницей (РПЦЗ). Все происходящее на отпевании этого великого святителя, настолько на него подействовало и потрясло, что он после этого начал тянуться к Православной Церкви. Он начал читать православную духовную литературу и в последствии перешел в православие и не только перешел, но и стал очень активным и хорошим священником (о.Алексей Йанг -- Father Alexey Young).

что же сказать насчет того что в других религиях есть часто правильные и хорошие учения?

Ответ на это такой: даже в самой дикой религии есть некоторые правильные учения. В каждом исповедании, в каждом мировоззрении, в каждой философии, в каждом политическом течении есть какая то доля правды. Все эти учения не были же придуманы совершенно безумными людьми. Значит, у всех у них есть какая то доля правды. Но какая доля всего учения есть правда, а какая нет, это уже другой вопрос. На этот вопрос мы постараемся ответить ниже.

Но..истинная вера может быть только одна. Есть ли такая вера где все на все 100 процентов истина? Исходя из логики, если такая вера есть, то такая может быть только одна. Не могут быть две веры, которые во всех своих учениях, на все 100 процентов истинны. Если было бы это так, то это были бы не две веры, а одна, так как они во всем учат одно и тоже, значит они тождественны.

Для того чтобы легче разрешить эту задачу, можно каждую истину, которую какая-нибудь вера учит, представить себе как белый шарик, а каждое заблуждение как черный шарик. Таким образом все учение любой веры, философии или политического учения можно себе представить как сосуд с белыми и черными шариками. У одних больше черных чем белых, а у других больше белых, а у третьих почти все белые. Только у одной веры могут быть все шарики белые. Значит только одна вера может быть правдива на все 100 процентов и только одна вера может быть истинно божественна.

Вывод из этого рассуждения тот, что истинная вера может быть только одна.
_________________
Господь Защититель мой кого убоюся!

[Кто здесь]

КАК ФРАНЦУЗСКИЙ ДИПЛОМАТ СТАЛ ПРАВОСЛАВНЫМ ДИАКОНОМ

Каждый приход к вере чудесен, каждая душа для Бога драгоценна. «Обыкновенных» историй обращения к Церкви, наверное, не бывает — и всё же есть случаи столь необычные, что о них нельзя умолчать.

Специально для французского выпуска «Отрока» диакон Александр Брюне — клирик Киевской Митрополии Украинской Православной Церкви, французский дипломат — рассказал о важнейшем выборе своей жизни.

Мои родители не были очень религиозными. Отец рос во французской католической семье, в церковь они ходили всего два раза в год: на Рождество и на Пасху. Моя мать была немкой и лютеранкой.
Когда мне исполнилось два года, родители крестили меня в лютеранской церкви в Париже. Восьмилетним мальчиком я стал пансионером католического колледжа для мальчиков Жюйи (Collège de Juilly) под Парижем, который размещался в очень красивом старинном здании. Многие известные люди, такие как философ Монтескьё, поэт Лафонтен, а также некоторые политики и деятели культуры современности получили здесь образование.

Меня привозили в колледж в воскресенье вечером, а в пятницу вечером забирали домой. Жизнь здесь не всегда была радостной. Но тишина многовекового парка и старинных зданий, присутствие священников, вероятно, взрастили во мне созерцательный дух. Здесь я приобрёл неоценимый опыт товарищества, взаимопомощи, дисциплины и ученичества. В моменты вечернего уединения я искал утешения в молитве Богоматери и Иисусу Христу. У меня был плеер, и каждый вечер я ловил по радио передачу парижской епархии Нотр-Дам и слушал, как монахини пели гимн: «Величит душа Моя Господа, и возрадовася дух Мой о Бозе, Спасе Моем». Это было спасительной помощью, любящим присутствием, поскольку рядом со мной не было родителей.

Таким был мой путь к Богу. В колледже нам преподавали катехизис, а также служились мессы, на которых я присутствовал, но не причащался, поскольку не был католиком. А в студенческие годы я снова стал прихожанином лютеранской церкви. Мне нравилась лютеранская литургия своей простотой и покаянным духом. Я активно участвовал в деятельности парижской ассоциации протестантской студенческой молодёжи и пел в церковном хоре. Мы исполняли песнопения XVI–XVII веков, и пение приближало меня к Богу.

***

Мой интерес к России был вначале интуитивным — даже не интеллектуальным. После окончания школы мне хотелось, чтобы моя будущая профессия была связана с международными отношениями, с дипломатией. Я стал изучать русский, поскольку мне было нужно знание редкого языка. Одновременно я поступил на исторический факультет Сорбонны, там защитил магистерскую работу на кафедре славянской истории, а затем в Институте политических наук в Тулузе.

Но дипломатическую карьеру, в конечном счёте, я начал не сразу, только в 2004 году. Я изучал русский язык, а это означало воспринять богатую культуру Руси, которая меня тронула большим смирением своего народа, его страданиями, его верой. В телевизионной встрече с молодёжью, во время своего пастырского визита в Киев в 2009 году, Патриарх Кирилл заметил важную вещь: в латинской, западной культуре положительным героем является доблестный рыцарь, воплощающий в себе средневековые ценности: обходительность, честь, мужество. А на Руси положительный герой — это святой (будь он князем или простым крестьянином), ставший подвижником и прославленный Богом.

Я люблю русскую литературу, её эпический характер, глубину; красочную гармонию русской музыки, живописи, особенно мне нравятся художники-передвижники. Русская культура имеет сильное региональное влияние, и ей, как, собственно, и французской культуре, свойствен некий универсализм, у неё мессианский характер.

Благодаря изучению русской культуры произошло моё знакомство с Православием. Вначале меня глубоко тронули православные церковные песнопения, которые обычно не оставляют равнодушными западных людей. Однако более глубокий интерес был плодом некоторых, казалось бы, незначительных встреч. В 1993-м я с друзьями приехал в Россию. Проездом в Москве мы зашли на рынок. Вдруг женщина, стоявшая перед нами в очереди, повернулась к нам и заговорила по-французски. Это была католическая монахиня Малых сестёр Фуко, которая с 1963 года жила в Москве вместе с другими сёстрами в маленькой квартирке. Она нас пригласила к себе домой, и я много от неё узнал: о жизни отца Александра Меня, которого она лично хорошо знала, о церковной подпольной жизни. Затем в 1995 году я провёл семь месяцев в болгарском городе Велико Тырново, где часто поднимался в старинный, с великолепными фресками, Преображенский монастырь в Арбанасси и был принят некоторыми братиями. Я присутствовал на литургии, не понимая её. Очень большое впечатление произвела на меня ночная рождественская служба 1998 года в трапезном храме Троице-Сергиевой лавры в Сергиевом Посаде. Я до сих пор храню её звукозапись.

В России я также встретил мою будущую матушку, с которой мы часто беседовали о православной вере, о византийской истории и православных иконах, которые она пишет. Но встречи, оказавшие на меня наибольшее влияние, произошли во Франции, с православными мирянами, свидетельствовавшими о Христе своей простой и евангельской жизнью, к которой, как мне казалось, призван каждый христианин. Для меня контраст был настолько впечатляющий: вы думаете, что живёте полной и богатой событиями жизнью, — и вдруг оказываетесь перед такой силой простоты, перед примером отказа от положения в обществе ради одного-единственного — служения Богу...

Для меня поиск Бога и путь в Православие были поиском лично прожитого опыта жизни во Христе, прежде любых богословских дебатов: свидетельства из житий святых, но также жизни наших современников, верующих людей.

Должен сказать, что эти встречи породили во мне желание глубже узнать Православную Церковь и её веру. Я прочёл автобиографию владыки Каллиста (Уэра), в которой он рассказывает о своём обращении из англиканства. То, что он написал, мне, лютеранину, было очень созвучно, он точно выразил то, что меня привлекало в Православии. Для меня, как и для него, чтение житий святых подвижников, существование нетварного света, аскетических подвигов и исихии, молитвы и смирения стало настоящим открытием и перевернуло весь мой внутренний мир. Я понял: Православная Церковь ведёт к Богу, и это самый верный путь ко спасению.

Владыка Каллист дал хорошее определение Православию, назвав его совершенной полнотой христианской традиции. Это открытие решало фундаментальные вопросы, не решённые в лютеранстве, — отсутствие апостольской преемственности и истинного Причастия. Православная Церковь открывала для меня «живое непрерывное преемство с Церковью апостолов и мучеников, отцов Вселенских соборов» и, следовательно, истинное причастие Святых Христовых Таин. Я чувствовал, что «вернулся домой», это была огромная радость. К тому же, в Православии исповедь и молитва к Богоматери занимают одно из центральных мест в жизни христианина, а в протестантизме мы этого лишены.

Окончательное моё обращение совершилось благодаря личному опыту, пережитому мною рядом с теперь уже почившим в Бозе схиархимандритом Амфилохием из Белой Церкви, к которому я решил поехать со своими вопросами. Наша первая встреча была короткой, но полной благодати, и я особенно запомнил его слова: «Мы были все крещены Богом, и наша вера — свет и радость». Итак, то, к чему призывал апостол Павел, — не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего (Рим. 12, 2), — обретало всю полноту смысла.

В это время я уже созрел, чтобы присоединиться к Православной Церкви. Вскоре в храме Покрова Пресвятой Богородицы при Главном военном госпитале в Киеве надо мною было совершено Таинство миропомазания.

***

Ещё будучи лютеранином, я вынашивал мысль о принятии священного сана. После моего присоединения к Православию ради служения в Церкви я собирался оставить дипломатическую службу, но не получил на это благословения. Я продолжал работать над собой, приезжая время от времени к отцу Амфилохию и общаясь с разными священниками.

Отец Олег Скнарь, настоятель Покровского храма, был очень внимателен и отзывчив к моему внутреннему призыву. Я очень благодарен ему и прихожанам храма за то, что моё присоединение к Православной Церкви происходило в обстановке внимания и доверия. Очень скоро я был допущен в алтарь, сперва как чтец, затем как пономарь. Всё это очень трудно для западного человека, но таков духовный путь... Чтобы удостовериться в истинности моего призвания, два раза я ездил на Афон, где, кстати, меня ожидала удивительная встреча.

В книге «Флавиан» отца Александра Торика рассказано о смиренном и кротком монахе-французе, насельнике монастыря Ватопед. Читая книгу, я подумал: каким счастьем будет встретиться с французом, подвизающимся на Святой Горе и проникнутым духом афонского подвижничества! Я написал в монастырь, и через месяц мне позвoнил французский монах, который организовал всё необходимое для моего приезда. Оказалось, он является духовником братии Ватопеда. Беседы с ним были для меня очень полезны.

Кроме того, в книжной лавке монастыря я столкнулся с самим отцом Александром Ториком, благодаря которому я приехал в монастырь. Прощаясь, он мне сказал: «Столько невероятных встреч в этом маленьком православном мире, что привыкаешь уже ничему не удивляться!»
Итак, вскоре после того, как я стал членом Православной Церкви, отец Олег представил мою кандидатуру к диаконской хиротонии. 14 марта 2010 года в храме целителя Пантелеимона, в женском монастыре Феофания, я был рукоположен в сан диакона Блаженнейшим Митрополитом Киевским и всея Украины Владимиром. Блаженнейший, как вы, наверное, знаете, в течение нескольких лет был экзархом для Западной Европы в Париже. По рукоположении владыка благословил меня прочесть мою первую, запричастную, ектению по-французски.

***

Я служу диаконом два года. Стараюсь со всем тщанием готовиться к церковной службе, поскольку моё произношение может ввести кого-то в искушение, особенно во время чтения Священного Писания. Иногда меня принимают за «своего», и затем люди удивляются, когда я не реагирую привычным для них образом...

Культурные различия между верующими на Западе и здесь, конечно, существуют — прежде всего, большое уважение у народа к священному сану, то особое почётное место, которое отводится священнику. Затем — богатство церквей. Во Франции всякое видимое богатство считается несколько неуместным, особенно в церкви. В этом смысле француз ждёт, чтобы Церковь являла пример скромности и простоты образа жизни, даже в церковном убранстве. В России и Украине люди на это смотрят по-другому.

Мои французские друзья были тронуты моим выбором, каждый по-своему, но это не вызвало никаких трудностей во взаимоотношениях, в том числе и с семьёй. Никто из близких не требовал от меня объяснений. В этом смысле я был настоящим французом: ни с кем не обсуждал мой сан и служение, если меня об этом не спрашивали, — наверное, в силу привычки разделять частную и общественную сферы жизни.

***

Сегодня французское общество иногда называют постхристианским. Лично я не разделяю этого мнения. У Господа Своё мерило времени, не доступное нашему разумению. Посмотрите на Россию и её недавнее прошлое...

Действительно, Франция — светское государство, которое долго и упорно внедряло светскость, причём до такой степени, что верующим это кажется формой полного исключения религии из жизни общества и её заключением в узкие рамки частной жизни[1]. Кроме того, государство старается не отдавать предпочтения какой-то одной из форм религиозной жизни перед другими, несмотря на то, что французская культура выросла из католической традиции: наша культура, нравы, города и сёла были ею сформированы. Действительно, в обществе господствует индивидуализм и релятивизм. Но то, что происходит сегодня, может быть лишь временным явлением.

Во Франции не прекращаются многочисленные паломничества в Лурд и Лизьё. Франция хранит множество святынь, таких как глава святого Иоанна Предтечи в Амьене, Хитон Спасителя в городе Аржантёй под Парижем, Терновый венец в соборе Парижской Богоматери, Покров Богоматери в Шартре. Великие святые, прославленные Православной Церковью, здесь родились или приняли мученический венец: святитель Ириней Лионский, святой Мартин Исповедник, святая Женевьева (Геновефа) Парижская и многие другие. Как и на Руси, большинство храмов посвящены Богоматери. Франция всегда молилась Богоматери, и это то, что её спасёт, как пророчествовал святой Серафим Саровский![2]

***

Известный русский богослов Владимир Лосский, эмигрировавший во Францию после революции, писал, что традиция — это жизнь Духа Святого в Церкви. Продолжая его мысль, скажу, что истинная церковная традиция — это и живая и непрерывная преемственность с Апостольской Церковью, которая меня поддерживает, ведёт и животворит на каждой литургии, в евхаристическом общении со Христом и со всем народом Божиим.

Диакон Александр Брюне

Отрок.ua

4 мая 2012 г.
_________________
Господь Защититель мой кого убоюся!

[Кто здесь]

«Кризис совести»: как свидетель Иеговы стал свидетелем православия

НАДЕЖДА КАЛАШНИКОВА, АРТЁМ ГРИГОРЯН | 18 СЕНТЯБРЯ 2015 Г.

Путь к Богу у всех свой, личный. Сегодня ты язычник, гонитель, а завтра – христианин. Сегодня ты отступник, а завтра – мученик за Христа. Сегодня ты свидетель Иеговы, а завтра – православный. Своей историей обращения к Богу поделился Артём Григорян, в прошлом иеговист, а сегодня один из ведущих специалистов православного миссионерского центра «Ставрос».
«Кризис совести»: как свидетель Иеговы стал свидетелем православия
Когда мне было пять лет, отец решил, что мы больше не будем ходить в церковь…
Клаус Кеннет: Я пробовал все – и выбрал Православие
В Москве вновь узаконены Свидетели Иеговы
Из ислама в православие – путь Антония Алая
Лоранс Гийон: Я пришла в Православие как варвар
«Хотите изучать Библию? Мы будем бесплатно вас учить»

В 11 лет я оказался в организации «свидетели Иеговы» – вместе со своими родителями. Почему это произошло? Все, кто пережил перестройку, хорошо помнят тот духовный вакуум, который охватил людей. Их привычный мир рухнул, осталась масса неразрешимых вопросов.

Это был один из великих эпизодов в истории нашей страны, когда огромное количество людей потянулось к духовности, ее искали где угодно: кто-то пошел в церковь, кто-то занимался эзотерикой, оккультизмом, восточными неоиндуистскими традициями и практиками, а кто-то угодил в псевдорелигиозные сообщества или псевдохристианские организации – такие как «Свидетели Иеговы».

Мои родители были одними из этих ищущих людей. Я был крещен в Армянской Апостольской Церкви в 6 лет, и мы иногда появлялись в храме на праздники – такое «номинальное» христианство. Мы ничего не понимали, церковь была местом таинственным, чарующим, но не тем, где можно найти ответы на вопросы.

В то же самое время, в середине 90-х, «свидетели Иеговы» были на пике своей активности. Они предлагали людям то, что было сложно найти в традиционных религиях: внимание, открытость, готовность заниматься прихожанами. К нам пришли домой и сказали: «Хотите изучать Библию? Мы будем бесплатно вас учить». Естественно, родители захотели свой духовный голод так восполнить.

Вспомним, в каком состоянии была тогда Церковь: крайне мало священников, православной литературы нет, в храмах никакой миссии, полная растерянность, непонятно, кого слушать. А тут – красивые, ухоженные люди, которые ловко открывают библейские цитаты в нужных местах, сыплют контраргументами, и все замечательно организовано. Сказать просто – мы влюбились в это религиозное сообщество.

Мы привыкли жить без дней рождений

А влюбиться было во что. «Свидетелем Иеговы» может стать человек, у которого нет проблем с моралью и нравственностью. Блуд, то есть незаконное сожительство, злоупотребление алкоголем, наркотики, курение, неуплата налогов и военная служба препятствуют вступлению в организацию.

Есть и странные вещи – например, «свидетель» должен отказаться от переливания крови и всех праздников. Он не должен отмечать Новый год, день рождения, Рождество, Пасху. Это не вопрос аскетики, а вопрос вероучения. Если человек празднует, значит, он участвует в ложном поклонении, так как иеговисты связывают все праздники с языческими корнями.

Тут есть и своя задумка – на праздники ведь обычно собираются родственники. А у всех псевдохристианских организаций цель – оторвать человека от его семьи, от родственников, которые могут на него повлиять, изменить его взгляды на жизнь. Исключив праздники, вы исключаете и общение с семьей. Мы с женой совсем недавно начали отмечать дни рождения, нас ребенок подтолкнул к этому. Сначала было как-то странно, ведь мы привыкли жить без дней рождений, Нового года.



Сдача нормативов как духовная ступень

Вся духовная жизнь у «свидетелей» завязана на проповеди. Вокруг этого вращается всё. Далее – посещение собраний и лекций несколько раз в неделю. Литургической жизни нет, и учения о благодати тоже нет, всё это заменяется миссионерством. Каждый «свидетель Иеговы» должен быть проповедником. Нельзя быть «свидетелем» и не миссионерствовать.

Поощряется вовлекать детей. После курса индоктринации (катехизации) человек должен стать «некрещеным возвещателем». Если перевести на православный язык – «оглашенным». Но это «оглашение» подразумевает не только изучение Библии, но и момент уличной проповеди.

Потом человек проходит очень строгий экзамен для вступления в организацию и становится «возвещателем». У «свидетелей» много разных ступенек, точек духовного роста, которые они должны проходить, при этом уровень духовного роста можно «посчитать»: нужно «отпроповедовать» определенное количество часов в месяц, и чем больше ты часов отдал миссии, тем ты ближе ко спасению. Ежемесячно все сдают свой отчет о том, сколько времени было потрачено на проповедь, сколько журналов и книг распространено. Как в поликлинике – у каждого своя карточка, куда заносятся твои показатели из года в год.

Такая сдача нормативов, конечно, не для Страшного суда, а для земной организации. Например, если ты переезжаешь в другой город, то на тебя пишется характеристика («вот этот брат посещает собрания, его можно рекомендовать на такие-то должности, посылаем вам его «историю болезни»).

Подпитка супергероя

Крайне негативное отношение к «свидетелям» на улице меня не смущало, да и никого не смущает, наоборот, поддерживает. «Свидетели» видят в этом противлении мира подтверждение своей правоты, потому что, по их вероучению, мир принадлежит дьяволу. К этому утверждению «пришиваются» библейские цитаты, – например, «если мир ненавидит вас, значит, вы – не часть мира». «Свидетели» стойко переносят внешний негатив, энтузиазма только прибавляется.

А еще на проповеди испытываешь ни с чем не сравнимое пьянящее чувство радости, хочется еще и еще раз попробовать, ведь ты спасаешь мир, ты один такой уникальный, супергерой. И это дает некую особенную эмоциональную подпитку.

В православном храме
В православном храме
Жизнь «общего пионера»

В 17 лет я стал «общим пионером» (у «свидетелей» много странных названий – неумелых переводов с английского). «Общий пионер» должен проповедовать очень много, 70 часов в месяц, то есть каждый день по два с половиной часа. Я около двух лет был таким пионером, это считается привилегированным статусом, я был очень активен, мне нравилось проповедовать.

В 2005 году мне пришло приглашение на работу в главный управленческий центр «Свидетелей Иеговы» в России – в место под названием «Вефиль», по библейской аналогии, разумеется. Он находится в пригороде Петербурга – поселке Солнечное. «Вефиль» – абсолютно отдельный мир, который живет по своим законам и понятиям, за забором, как монастырь смешанного типа, – там и мужчины, и женщины, и пары, но на время служения семейные пары должны отказаться от детей. Всего около трехсот человек. Туда можно записаться на экскурсию.

И я стал служителем «Вефиля», что могло быть выше? Я был очень счастлив. Для этого я переехал из Владикавказа – хотя именно этот переезд потребовал отказа от учебы в вузе. Зато благодаря этому я познакомился с Алией – своей будущей женой.

«Горе от ума» – одна из концепций организации

Я пытался продолжить учебу, но мне поставили ультиматум: «Или ты учишься, или ты выбираешь “Царство Бога”». Кто предпочтет «Царство Бога» университету? Откровенного запрета на получение высшего образования нет, но довольно часто руководство призывает молодежь не учиться в вузах. Я вопреки этому получил высшее образование. Вот у моей жены нет высшего, ведь сами подумайте, какое образование, если завтра Армагеддон?

Идеальный человек, с точки зрения «свидетеля Иеговы», – бывший школьник, который пошел получать профессию на скорую руку, чтобы мало работать, мало зарабатывать, иметь короткий рабочий день – но больше проповедовать. А люди, получившие высшее образование, – становятся немного потерянными для организации: они очень много времени посвящают учебе и думают своей головой.

Венчание в Православной Церкви
Венчание в Православной Церкви
Потеря «розовых очков»

В «Вефиле» я стал адекватнее понимать, что это за организация. Я снял «розовые очки», когда увидел «внутреннюю кухню». «Свидетели» считают этот центр лучшим местом на земле, они говорят, что Бог особенно близок там, но я видел обычные человеческие страсти: лицемерие, кумовство, обман, дедовщину, несправедливость, классовое расслоение, я стал понимать, что реальность не соответствует тем тезисам, которые постулируются, а о проблемах запрещено говорить. Когда ты вступаешь в братство полновременных служителей, ты подписываешь бумагу о нищете и послушании, но по факту даже в этом «Вефиле» были люди, которые прямо там, на месте, занимались бизнесом.

Конечно, обнаружение всего этого не было главной причиной ухода, но стало неким побудительным моментом, который сдвинул мою парадигму. Но тогда у меня и мысли не было, что это организация не от Бога, что это не Божие дело. Это важно озвучить, потому что «свидетели» говорят обо мне, что я обиделся на организацию, споткнулся о человеческий фактор. Нет, я себе и тогда сразу объяснил, что это всего лишь люди и их пороки.

В «Вефиле» я начал заниматься составлением апологетики «свидетелей Иеговы». Я видел множество слабых мест, мне хотелось их заполнить. В официальной литературе организации много чего не объяснялось, я понимал нехватку всего этого и стал писать статьи. Чем больше я занимался этими вопросами, тем всё больше видел дыр и нестыковок.

В управленческом центре находилась хорошая библиотека, где был раздел истории религий. Там стояли интереснейшие книги, многие работы православных богословов, издания наших духовных академий, и я открыл для себя мир этой литературы. Все эти книги хранятся в центре только ради переводческих целей, для того чтобы можно было в литературе сослаться на ту или иную книгу, как справочный материал, и их никто не читает. А я, как голодный, набросился на них и стал всё это поглощать.

Я был поражен, насколько глубоко, мудро, логично разбираются разные вопросы по библеистике, богословию, истории Церкви. Я увидел нечто другое, более глубокое, органичное, целое, близкое к духу Евангелия.

Письмо в Бруклин

У «свидетелей Иеговы» свой перевод Библии, он называется «Новый мир». Многие стихи Нового Завета в этом переводе переданы в доктринальной интерпретации, и «свидетели» проповедуют с этой Библией в руках. А в библиотеке «Вефиля» я наткнулся на «Толковую Библию» Лопухина. Вы не можете представить мое удивление, растерянность, когда я стал ее читать!

Мое внимание привлек один стих из послания к Филистимлянам апостола Павла: «Он, будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу; но уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек» (Фил. 2:6).

Я стал читать греческий текст с подстрочным переводом и понял, что в Библии иеговистов это место совершенно перевернуто. Если апостол говорит, что Иисус не считал хищением быть равным Богу, то у «свидетелей», наоборот, Он не помышлял о посягательстве, чтобы быть равным Богу!

Дело в том, что «свидетели Иеговы» считают, что Иисус Христос и архангел Михаил – одно лицо. Исходя из этого, они не могли допустить такого перевода. Я написал большое письмо в Бруклин на английском языке, его не хотели отправлять, но всё же отослали по внутренним каналам. В итоге мне ответили, мол: «брат Григорян, «не беги впереди паровоза», верный благоразумный раб всё усмотрит».

Я задавал конкретные вопросы, но ни на один не был дан ответ. Потом я написал еще два письма в Бруклин, пришли снова отписки. Тогда я окончательно понял, что в этой организации истина никому не нужна, нужна только идеология.



Я читал книги через анонимайзер

Мне становилось очень страшно. Страшно, потому что с каждым прочитанным листом мои вопросы увеличивались пропорционально количеству абзацев. Чтение литературы меня привело к главному мыслепреступлению: я нарушил основной запрет любого псевдорелигиозного сообщества – я прочел книгу бывшего адепта.

Я знал о существовании некой книги, которая называется «Кризис совести», она очень знаменитая, ее написал Раймонд Франц. Автор провел 60 лет в организации, десять лет из которых он был членом Руководящего совета органа, решающего судьбы семи миллионов «свидетелей Иеговы» на Земле. Я даже не знаю, с чем сравнить эту книгу… По правилам организации, если человек узнает, что я прочел эту книгу, он обязан донести об этом старейшинам. А моя жена всё знала, мы ругались, она плакала – это был наш первый год супружества. Но всё равно я осмелился ее прочитать. Я ее нашел в интернете, и знаете, как я ее читал? Я заходил туда через анонимайзеры, закрывал дверь в офисе, задергивал шторы и читал. Меня колотило в ознобе, у меня поднималась температура от того ужаса правды, что я узнавал. Похоже на хирургическую операцию без наркоза.

Главная ценность этой книги была в том, что она помогла мне свести в единую мозаику все разрозненные до этого ячейки. Она показала мне всё от «А» до «Я». Это была бомба, которая мое сознание разорвала.

Мы очень громко ушли. Нас сравнивали с «Pussy riot»

Нас стала охватывать невыносимая тоска на собраниях. Но мысли о том, что мы уходим, еще не было, ее не было даже после прочтения книги. А куда уходить? Было понимание, что это неправда, ошибка, но как жить дальше? Вся моя семья, все мои близкие – они в организации, весь мир. Многих «свидетелей Иеговы» именно это и держит.

Православная Церковь вообще не воспринимается как альтернатива. Ее очень очерняют, намеренно. Писали, например, что все священники христианского мира служат дьяволу, показывали картинки, где священники растлевают детей или являются богачами. Говорили, что Церковь в первую очередь будет наказана Богом, а все христиане – духовные прелюбодеи. Поэтому уходить мы не думали. Но и в управленческом центре мы не могли больше находиться, это был ад. Мы еще год там прожили, а потом решили, что всё, хватит.

Быть в самом сердце мира иллюзий, где каждое утро говорят, что ты находишься в самом лучшем месте на земле, а у тебя при этом откровенная депрессия, – слишком тяжело. Вы просыпаетесь с осознанием того, что всё, что вы будете делать в ближайшие 24 часа, а это трудная кропотливая работа на износ, – абсолютная иллюзия.

Лично у меня была работа интересная. Я занимался компьютерными технологиями, сетями, но моя жена работала горничной, мыла туалеты, комнаты. Это очень жесткий ритм, подъем в шесть утра, в семь «Утреннее поклонение», потом завтрак и работа, а вечером надо бежать на собрание. Постоянный недосып, нехватка времени, очень тяжело физически.

В «Вефиле» очень много людей, которые откровенно эмоционально больны, находятся в многолетних депрессиях. На моих глазах за два года два человека заработали серьезные проблемы с психикой, я видел этот генезис. В итоге оба эти человека вынуждены были уехать из «Вефиля» с подорванным психическим состоянием на антидепрессантах.

В 2012 году мы поняли, что больше не можем так жить, и написали письмо об отречении, которое вручили старейшинам собрания в обычном петербургском кафе «Сладкоежка» и разослали всем друзьям в разных странах. Мы очень громко ушли. Один наш знакомый нас сравнил с «Pussy riot». За этим последовало лишение нас общения со стороны всех свидетелей Иеговы, включая моих родителей, что продолжается до сих пор.



Глоток свежего воздуха

Я вернулся в православие «интеллектуальным путем». Меня привел интерес к раннему христианству. У «свидетелей Иеговы» есть вероучение, что со смертью последнего апостола истинное христианство исчезло, началась мутация, всеобщее отступничество до XIX века, абсолютная тьма. Мне всегда было интересно, а во что же верили христиане первых веков?

«Свидетели Иеговы» отрицают всё: Троицу, Божество Христа, бессмертие души, вечное наказание. По сути, это арианство вперемешку с эбонитами. Книга «Протестантам о православии» диакона Андрея Кураева была моей первой православной книгой. Я ее прочел в 2009 году. То есть я шел с 2009 года по 2011-й.

Был у нас с женой и период внеконфессионализма, потому что была аллергия к любым формам религиозных обществ. Мы искали отклик в душе, шли по Невскому проспекту и заходили во все храмы: лютеранский, армянский, католический, православный. Ведь для «свидетеля» зайти в храм – всё равно, что в капище.

Когда я читал Новый Завет не глазами «свидетеля», а сам, меня поражал христоцентризм Нового Завета. Я думал, что раз Христос играет настолько центральную роль в умах апостолов, Он не может быть просто архангелом. Я понял, что христианство – это культ Христа.

Феодоровский собор в Петербурге был первым православным храмом, куда мы пришли. Я написал письмо в Санкт-Петербургскую епархию в 2011 году с вопросом о том, где в городе бывают богослужения частично на русском языке и с внебогослужебным общением. Мне ответили и направили на Миргородскую 1, в Феодоровский собор.

Я сразу рассказал настоятелю прихода, протоиерею Александру Сорокину, кто мы и что с нами произошло. И меня поразило, что он не сказал: «о, это секта, как страшно», наоборот, попросил рассказать поподробнее обо всём, объяснил, что очень мало объективной информации о «свидетелях Иеговы».

Тогда проходила организуемая храмом просветительская конференция – «Феофорум», которым теперь я тоже занимаюсь. И выступал архимандрит Ианнуарий (Ивлиев) на какую-то очень интересную тему по библеистике, вокруг сидела молодежь, все очень активно задавали вопросы, обсуждали, и я был поражен – мы попали в православную церковь или куда? Потом начались Евангельские чтения, где каждый говорил то, что чувствовал. У «свидетелей Иеговы» такого быть не может, ты должен говорить только то, что написано в специальной литературе. А тут люди не готовились, не подчеркивали ничего маркером, они просто прочли текст, им пришла мысль, и они ею делятся. Мы с женой начали ходить на Евангельские группы, а потом пришли на литургию.

Литургия для меня стала глотком свежего воздуха. Я настолько устал в организации от бесконечных штудий, от вопросов-ответов, лекций, контроля, что когда оказался на богослужении, то понял, что в действительности христианство заключается в молитвенном предстоянии перед Богом. Наверное, такой опыт есть у всех людей, особенно новоначальных – острое, близкое переживание божественной благодати. Это был такой сильный и неведомый для меня опыт, пронизывающий до самого естества, что я никогда не испытывал у «свидетелей Иеговы».

Я понимал, и мне нравилось в православии то, что это не религия книги, не религия рационалистического постижения, а религия личного богопознания, которое совершается главным образом не в голове, а в опытном соприкосновении с Богом.



Ничто не бывает зря

Процесс ухода из организации был так долог у нас еще и по той причине, что формальное членство в ней давало возможность общаться с другими «свидетелями», и мы помогли выйти хотя бы ментально из этого рабства многим людям, процесс продолжается до сих пор.

Сейчас мне пишут незнакомые люди, которые находят меня через интернет, – из Америки, Греции, Грузии, Украины, многих стран и городов. Мы встречаемся с ними, консультируем, приглашаем к себе домой. Мы стараемся делать всё, чтобы их поддержать.

Мы очень хорошо этих людей понимаем, потому что они очень растерянные и напуганные, им страшно. Мы стараемся как-то утешить, объяснить и показать альтернативу. Многие «свидетели» становятся атеистами или агностиками, потому что православия никто не знает, а если и знает, то поначалу не готов к нему.

Я абсолютно убежден, что неправильно отрицать свой прежний религиозный опыт. Я уверен, что такие вещи не происходят просто так. Это была некая школа, ступеньки, которые нужно было пройти, чтобы оказаться теми, кем мы сейчас являемся. Если бы не «свидетели Иеговы», мы бы и не пришли сознательно в Церковь.
_________________
Господь Защититель мой кого убоюся!

[Кто здесь]

Адвентисты 7-го дня



Характеристика: секта американского происхождения, вышедшая из среды баптизма.

История секты: ее основатель - фермер Вильям Миллер, принадлежавший к одной из баптистских общин в штате Нью-Йорк. Изучение писания привело Миллера к мысли, что скоро наступит кончина мира и тысячелетнее царство Христа. Читая восьмую главу книги пророка Даниила, Миллер принял предсказанные пророком 2300 дней за годы и путем несложных арифметических действий получил год пришествия Христа - 1843 год. В 1831 году он выступил с горячей проповедью на эту тему. Проповедь эта нашла отклик даже в Европе. Но когда подошел 1843 год, Миллер внес небольшую поправку и перенес пришествие Христа на 1844 год, причем точно указал день и месяц, а так же гору в штате Нью-Йорк, на которую непосредственно должен сойти Христос.

В указанный день последователи Миллера, облачившись в белые одежды, расположились у "горы суда". После длительного ожидания число сторонников "пророка" резко сократилось, но многие остались верными ему. Их напряженным состоянием и ожиданием близкого второго пришествия воспользовались нехристианские элементы, которые захватили в свои руки власть над этим движением. В 1844 году Георг Сперр издал шесть своих проповедей, в которых отрицал бессмертие души и трактовал вечные мучения как полное уничтожение грешников. Тогда же было решено праздновать ветхозаветную субботу вместо христианского празднования воскресения.

В 1945 году Миллер с последователями были исключены из баптистского союза и создали организацию адвентистов. Неудача с 1844 годом позже была объяснена тем, что Христос якобы пришел все-таки, но не на землю, а в небесное святилище и стал творить "суд исследования", определяя дальнейшую судьбу умерших и живущих людей. Для этого суда требовалось от 70 до 100 лет, следовательно, новое пришествие было перенесено на 1932-33 гг., совпадая в определении срока еврейскими раввинами, которые ждали прихода своего "Мессии" именно к этим годам. Последнее предсказание пришлось на 1995 год, что также совпало с новыми предсказаниями раввинов.

Доктрина: сгруппировав и по-своему переосмыслив некоторые места Священного писания, адвентисты считают, что учение о втором пришествии Христа является центром учения Нового Завета. Они создали свою концепцию второго пришествия Христа, во время которого якобы воскреснут сначала только праведники (первое воскресение), которые с Господом пребудут на небе 1000 лет. В это время на земле людей не будет, всякое творение человеческое разрушится и исчезнет. Те из грешников, которые будут жить во время Второго пришествия, на эту тысячу лет будут заключены в ров до Страшного суда. сатана будет скован и место его заключения будет разрушенная земля.

Через 1000 лет Христос в третий раз придет на землю, тогда воскреснут нечестивые (второе воскресение) и сатана будет освобожден на малое время, чтобы обольщать народы и собрать их на последнюю брань против Христа, но огонь небесный испепелит их: сатана и нечестивцы будут уничтожены навсегда - это вторая смерть для них. Очищенная огнем земля обновится, и ее заселят праведники. Будет новая столица - Новый Иерусалим, люди будут строить дома, сажать виноградники и жить счастливой жизнью, пребывая в вечном блаженстве.

Кроме того, во взглядах адвентистов явно прослеживается влияние иудаизма. В частности, учение о тысячелетнем царстве Мессии взято из книг раввинов, а учение о трех пришествиях призвано согласовать иудейское ожидание скорого пришествия Мессии, который создаст всемирное государство с благоденствующим населением, с Новозаветным учением о грядущем Втором пришествии Христа во Славе. Попытка соединить христианство с иудейством не нова: она ведет свое начало с гностических сект первого столетия христианской эры.

Впоследствии адвентистское понимание Священного Писания легло в основу учения секты Свидетелей Иеговы, основатель которой Ч.Рассел был разочаровавшимся адвентистом.
_________________
Господь Защититель мой кого убоюся!

[Кто здесь]

"О православии, о смерти, обо всем"

Алёна Биккулова: «Настоящая вера без боли не рождается»

Первое, что бросается в глаза при встрече с Алёной Биккуловой, известной как композитор, исполнительница романсов и актриса, — это открытость и естественный, радостный разговор о том, что сегодня принято называть делом личным: о вере в Бога. Интересно, что и беседа с Алёной вылилась в нетипичный для «Интервью номера» формат: личностный, дневниковый. Да, открываться — опасно, говорить о глубоко личном — в наше время странно, упоминать о Боге без учительства — почти невозможно. Но, может быть, есть и такой дар: как веришь, так и говоришь об этом — просто.



Крещение «со слезами на глазах»

… Мой путь к вере был долгим и непростым!
Моя бабушка была староверкой, и, как сейчас помню, в какой теплице мы пололи с ней сорняки, когда она научила меня молитвам «Отче наш», «Богородице, Дево» и Иисусовой молитве. Правда, я помню этот день из детства, почти на уровне физических ощущений! Наверное, с того момента я их вспоминала и потихонечку стала обращаться к Богу, еще неосознанным, непонятным своим внутренним стремлением. Я с детства любила ходить одна по лесу, по полям. Могла уйти на 3-4 часа и гулять там! Смотрела на природу, созерцала, думала… Мне кажется, когда сейчас это вспоминаю, что c этого и началось мое Богообщение.

…Нас с братом крестили, когда мне было лет шесть, когда, можно сказать, была мода всех крестить. Помню Спасо-Преображенский собор на Преображенской площади рядом с Литейным проспектом в Петербурге. Стоим мы в кружочке, подходит ко мне батюшка и говорит: «Ты в Бога веришь?» А меня мама с детства научила: если незнакомый дядя подходит, на все, что он тебе ни скажет, всегда говори «нет». Я, как мама учила, и отвечаю батюшке: «Нет». Тут брат меня локтем пихает, говорит: «Дурочка, надо было «да» отвечать!» Я в слезы, а батюшка говорит: «Ну, понятно, понятно».

И крещение продолжается. Я думаю: «У всех сейчас какое-то великое событие, а я что-то не то сказала, меня ж никто не научил», — стою, плачу!
Дальше ничего не помню. Но почему-то само причастие врезалось в память: как вынесли Чашу, как меня с ложечки причастили — отпечаталось все, вплоть до ощущений. Это странно: как совсем маленький ребенок мог такое запомнить? Интересно, что практически ничего из своего детства я больше не помню. А этот момент соприкосновения с Богом в душе сохранился.

Лютеранский хор и Евангелие в институте
Путь в Церковь начался, как ни странно, с лютеранского храма, куда любила ходить моя мама: просто потому, что ей нравилось — там спокойно, можно сесть на скамеечку, никто к тебе не пристанет, не будет тебя теребить, говорить, что ты что-то не так делаешь. И меня она тоже туда водила. Там пел хор, и мама предложила: «Так и ты давай, тоже пой с ними!» Так я и оказалась в хоре. Раз в неделю у нас была репетиция, а по воскресеньям мы пели. Я к этому относилась не вполне осознанно, хотя тексты нравились.

Забегать в «мой» храм, где меня крестили, я стала, когда поступала в театральную академию. Поступила, кстати, с первого раза, и это было просто каким-то невероятным чудом! Ну как? 50 человек на место… А я просто перед каждым туром ставила свечки ко Христу и Богородице. Очень просила их о помощи: попасть именно на тот курс, на который и поступила. С того момента началась моя вера в чудеса.
…Евангелие впервые прочла именно в академии. Там началось мое достаточно серьезное становление — как духовное, так и профессиональное. Я очень благодарна нашему мастеру Галине Андреевне Барышевой — она воспитала во мне характер. При этом она заложила и очень сильную духовную сторону. Не обязательно говорить прямо о Боге. Мне кажется, через те образы, которые нам открывали, через то, что рассказывали на курсе, и происходило соприкосновение с прекрасным. Самое главное, чему нас научили: на сцене все должно быть наполнено смыслом, одухотворено. Вот через эту красоту и наполненность стала постепенно приоткрываться и другая красота, красота Духа.
Евангелие нам задал читать второй преподаватель нашего курса, Олег Погудин, когда мы ставили «Идиота» Ф. М. Достоевского. Не могу сказать, что тогда прониклась Евангелием. Особого потрясения не помню. Но это были зерна, которые проросли гораздо позже.
Олег очень сильно на меня повлиял. Дело в том, что как только мы поступили в академию, в самом начале обучения, у нашего мастера, Галины Андреевны, умер муж, она осталась одна, детей у них не было. И Олег, как бывший их выпускник, стал ее поддерживать. Будучи глубоко верующим человеком, он опять же не говорил о Боге напрямую. Проводил беседы раз в полгода, приходил к нам на три часа, рассказывал, пел под гитару, ставил записи Изабеллы Юрьевой, Галины Каревой, Петра Лещенко — всю романсовую и народную классику. Но какой свет от него исходил! Помню, мы ходили на его концерты, и у меня всегда возникало чувство, что стоит человек, а вокруг него словно какое-то свечение. Я даже не слушала, о чем он пел, — все это было непонятно тогда, только со становлением в профессии я стала вдумываться в тексты, в их смысл. Наверное, так Господь и животворит: через другого человека.

Гордая Аглая и обиды на батюшек
В отделении детской онкологии и гематологии Городской клинической больницы №31 (Санкт-Петербург)






…Очень серьезным этапом моей жизни стала институтская постановка «Идиота» Ф. М. Достоевского. Мне досталась роль Аглаи. Она ведь гордячка, с характером, за что ее Ф. М. Достоевский больше всех и наказал в конце романа. А я всегда была такой «тургеневской барышней»! Когда репетировала, то пыталась все черты Аглаи в себе найти. Это было сложно, но приходилось доставать со дна души. Оказалось, что она есть во мне, эта гордость. Сейчас думаю: может, это и хорошо было — докопаться до нее?
Шлейф от этой роли тянулся еще долго. Мне пришлось извлечь из себя жесткость, способность хлестнуть, обидеть, чего во мне никогда и не было. Но вот я театральную академию закончила, и что мне с этим «багажом» делать?.. Может, потому в Церковь и потянуло. Может быть, от этого всякие обидные истории с батюшками и возникали, когда я вылетала из храма, как ошпаренная, в слезах. Все же гордость… Борьба была, конечно.

…Сейчас я думаю, что единственный минус нашей профессии в том, что, играя роль, актер принимает эти образы в себя, и, по сути, пребывает в мире воображения. Тогда как все святые отцы предостерегают от игры воображения… А у нас во время учебы даже специальные упражнения были на развитие фантазии. И в этом, конечно, опасность актерской профессии. Поэтому нужно, я думаю, выходя на сцену или играя роль, все-таки всегда оставаться собой.

…Учась в академии, я бегала в храм. Вместе с огромным счастьем, которое последовало за первым сознательным причастием, меня постоянно, одно за другим, постигали какие-то разочарования и обиды на батюшек.
Однажды я немножко опоздала на службу в воскресенье — все утро вычитывала молитвенное правило, что для меня тогда, конечно, было действительно непросто, — и не успела исповедаться. И когда пошла к причастию, священник мне говорит: «Вы же не исповедались! Я Вас допустить не могу».
Тогда я очень обиделась! Подумала: «Я два часа читала молитвы, а меня не причастили?..». А ведь я тогда просто не знала, что эти два Таинства так связаны между собой. Мой путь только начинался.
Я продолжала иногда заходить в церковь, но уже не с таким рвением. Я вообще очень эмоциональный человек в этом отношении. Когда ты летишь на крыльях, а тебя так вот тормозят, думаешь: «Ну что ж такое? Я никого не убила, никого не съела, я от чистого сердца пришла, а меня вот так…». Естественно, у меня, совсем молодой девчонки, это вызывало отторжение.
Или, например, приехала в церковь, к причастию готовилась — и вдруг узнаю, что, оказывается, идет пост, который я не соблюдала. «Вы, артисты, такие эмоциональные, я же вас знаю, — говорит мне на это батюшка. — Нет, Вам полезней будет, если Вы сейчас не причаститесь, попоститесь недельку, подготовитесь…»
Почему-то вот так со мной часто бывало!
Но удивительно: несмотря на такие обиды, я все равно каждый раз возвращалась. Расстраивалась, конечно, но потом все равно «ковыляла» в храм. Почему — я не знаю! Вот за что я Богу бесконечно благодарна — за то, что Он меня, мою душу все равно тянул, как котенка за шкирку, к Себе, за то, что я постоянно в храм стремилась, несмотря на все, что этому мешало.

Рубеж
Переломный момент в моем отношении к Церкви наступил в 2009 году, когда умер мой отец.
Он месяц лежал в реанимации. Все это время я приходила в храм, просто сидела там и ничего не могла больше — ни молиться, ни приступать к Таинствам. Была полная апатия, потому что я знала: даже если отец выйдет из комы, он останется парализованным. Просить Бога, чтобы он остался жить, — значит, обрекать его на новые мучения, обрекать себя и маму на то, чтобы годами возить отца по больницам. А просить, чтобы Господь скорее его забрал, я тоже не имела права, потому что такие вещи решает только Господь.
Я ничего и не просила. Просто говорила: «Господи, сделай так, как Ты хочешь».
В этом состоянии прожила месяц.

…Когда отец умер, меня познакомили с человеком, мирянином, который многим таким, как я, помогал прийти в себя, который объяснил, что самое главное — покаяние, исповедь и Причастие. Вот и все, что я должна запомнить. «Нет ничего другого, — говорит. — Просто ходи в храм пока, и все». Только тогда я стала потихонечку понимать, что ничего не знаю. И сейчас ничего не знаю, и через сто пятьдесят лет ничего не буду знать! Вот с того момента, наверное, у меня начался путь настоящий. Мое скептическое отношение к батюшкам, к разным церковным бабушкам — все это ушло, потому что вдруг стало ясно, для чего вообще нужна Церковь, что в ней главное!

…Есть вещи, на которые просто со временем начинают открываться глаза. Например, когда я только начала читать молитвы, мне были непонятны слова «раб Божий», «недостойный». Зачем они все время употребляются? Мне все казалось, что слова «раб» слишком много. А сейчас я вижу, что его на самом деле и не так много. Я осознала, что это чудесно — мы, такие маленькие, можем служить этому Солнцу, этой Любви, этому прекрасному, великому Творцу. Разве не удивительно?
Это с одной стороны, а с другой стороны — да, мы, вроде, и маленькие, и грешные, но в то же время мы такие величественные, потому что созданы Богом, по Его Образу и подобию. Как одно с другим уживается? Тайна! Но в Церкви это все сочетается. Когда это понимаешь, то уходят все вопросы.
Все мы — люди. В каждом из нас есть как хорошее, так и плохое. Те немилосердные батюшки, которые мне попадались, не вызывают уже возмущения, да и почему-то перестала таких встречать…

30 страниц исповеди
Около Георгиевского собора на территории Староладожской
крепости

В первое время после смерти отца я каждый день ходила на исповедь. Каждый день. А потом села писать большую генеральную исповедь — за всю мою жизнь. Я стала думать, вспоминать. И действительно, слой за слоем что-то стало мне открываться. Вспомнила разные ситуации, где я кого-то обидела, где неправильно поступила. В итоге написала тридцать листов…
Игумен Иларион в Важеозерском Спасо-Преображенском монастыре на границе с Карелией принимал эту мою исповедь. Полтора часа я стояла с этими листочками, читала, плакала. И — как заново родилась! Такое было состояние.
Главное — у меня возникла потребность изучать свою веру. Раньше я ходила в церковь, не осо­знавая, почему это делаю, и некому мне было подсказать. Наверное, поэтому все как-то не складывалось.

Всегда было ощущение: заходишь в храм, там столько икон, а ты никого из изображенных на них не знаешь, ничего толком не знаешь — все время чувствовался диссонанс! А подсказать мне было некому, да и надо было параллельно работать, заниматься ролями, концертами. А тут вдруг все стало меняться. Для меня все иконы стали понятны, святые стали родными, близкими.

То есть сломались, пали эти ворота, которые все время грозили закрыться передо мной…

Так, с 2009 года, началось мое настоящее воцерковление. Изменилось мое восприятие жизни. И мое окружение: вдруг появилось такое количество друзей, единомышленников. Мне с людьми стало очень интересно. Вся жизнь, в принципе, поменялась. Это факт. Изменился даже голос, петь стала как-то иначе. Наверное, когда внутреннее наполнение становится правильным, тогда и все остальное приходит к гармонии и озаряется совершенно иным светом, как для тебя самого, так и для окружающих.
Я, наверное, человек крайностей. У меня был такой период, когда я по монастырям ездила и по 10 дней там жила, трудилась, на всех службах бывала, спала по чет

ыре часа, возвращалась домой исхудавшая, но зато с огромным «багажом» благодати, которой потом надолго хватало. Может быть, присущий мне перфекционизм срабатывал, правильность, упертость. Но я думаю, что и через это надо было пройти. Хорошо, что прошла!
Сейчас я как-то сбалансированно живу: мой монастырский духовник мягко ко мне относится, а в городе батюшка — построже. Хотя, в некоторых вопросах они по-разному строги, но это мне и помогает быть в гармонии.
В какой-то момент и у меня возникли мысли о монашестве. Это естественно для любого человека, который начинает целенаправленно посещать монастыри. Но эти мысли прошли. Думаю, что надо просить Бога указать тебе твой правильный путь, и тогда все будет именно так, как должно быть.

Нет страха
…Раньше во мне всегда присутствовал страх: страх не построить успешную карьеру, страх перед старостью, перед смертью. И вдруг я перестала бояться. Когда ты отдаешь себя Богу, доверяешь Ему, при этом делая то, что тебе положено делать, то Он действительно будто берет тебя за руку и ведет — ты ощущаешь это в каждом мгновении. Каждый раз, когда выходишь на сцену, каждый раз, когда что-то делаешь, чувствуешь, что это все от Него, иначе, наверное, ты бы этого не делала.

…Чего сегодня боюсь? Я очень боюсь моментов уныния. Все же периодами это бывает: ощущаешь себя будто над пропастью. Не чувствуешь ничего и только просишь о том, чтобы Господь не оставлял, чтобы ты не оступился. Если начинаешь погружаться в эти мысли, то они могут, как воронка, затянуть тебя еще глубже, поглотить, а вырваться будет очень сложно. Другое дело, если ты сразу прогоняешь их: «Пошли все вон, кыш! Да, сейчас я не очень радостная, может быть, не очень вдохновленная, но все хорошо, жизнь продолжается!» Впереди свет.
Мне кажется, когда остаешься без Божьей благодати, чем быстрее поймешь то, для чего Господь тебе дал такое испытание, что необходимо понять в этот период, тем быстрее выйдешь из этого состояния.

Я говорю «У меня нет страха», потому что знаю: Господь нас любит! Ощущаю, как Он держит в ладонях Своих наши души! Иногда случаются испытания, когда душа рвется на части, и думаешь: «Боже мой, я больше не могу!». Звоню батюшке, рыдаю: «Все! — говорю. — Я не выдержу!». А потом понимаю, что Бог тебе больше испытаний, чем ты можешь выдержать, все равно не даст. Значит, нужно сейчас пострадать, чтобы потом испытать радость. И страха нет, потому что знаю, что Господь утешит. Растет доверие Ему, потому что понимаешь, что и это нужно для того, чтобы идти дальше.
Так получилось, что отец и бабушка (его мама) ушли в один год: бабушка скончалась, и буквально через три месяца умер отец. Видимо, как-то туда за ней «нырнул», душой своей. Я их сама хоронила, все организовывала… Было тяжело. Но эта тяжесть проходит, и Господь дает успокоение. И я верю, что ни бабушку, ни отца — хоть они даже и не были крещеными — все равно Господь не оставит, молюсь за них. А как иначе? Если не верить в спасение, то как жить?
Я их не осуждаю, они жили в такое время, когда все было загублено. И это наше счастье, что мы живем в другую эпоху. Храмы открыты, только надо прийти. Интересно, что сегодня очень часто путь к вере родители через своих детей начинают.

…Иногда все, что надо человеку услышать — это просто слова: «Пойдем в храм».
После смерти отца я как-то навещала маму. И в тот день нам позвонила ее соседка. Слово за слово, я сказала, что сейчас в храм собираюсь. Пойдемте, говорю, со мной. «Ой, ну пойдем!» У нее и крестика не было — тут же в храме купили ей крестик. Потом пошли в кафе, посидели там, поговорили, я ей рассказывала про исповедь, про причастие, и она с упоением об этом слушала. Вот бывает такое, что человек только услышал — и сразу принял все! Она сразу начала правила утреннее и вечернее каждый день читать. И вскоре в социальных сетях мне написала: «Алёна, я все читаю, причащаюсь, мне так хорошо! Жизнь налаживается».
А кто-то идет долгим путем, ищет… Зато этот путь какой-то настоящий, выстраданный, свой! Ты сам — через свой жизненный опыт, через встречи с людьми постепенно созреваешь, постепенно обретаешь это сокровище.

Три недели без ноутбука
…Встречи с людьми — это действительно что-то подлинное. Когда выступаешь и видишь зрителей довольными и счастливыми!… В такие моменты особенно понимаешь, что надо просто делать свое дело. И это живое общение необходимо!
Но в то же время нужна студийная работа, нужно сидеть за компьютером, отбирать фотографии, писать… Порой чувствую, что с головой ныряю в это все, и что меня это разоряет. Недавно была на гастролях, три недели в дороге, без ноутбука, и ощутила разницу — какая это свобода!
Очень губительна, мне кажется, лишняя информация, лишние образы, фантазии. Чем больше знаешь, тем меньше тебе понятно.
У Силуана Афонского, к примеру, было только два класса школы за плечами, он восполнял недостаток образования постоянным чтением Библии и творениями святых отцов. Читаешь его писания и поражаешься духовному опыту и мудрости! Я думаю, человек, чей ум не захламлен лишними знаниями, какими-то схемами, каким-то ворохом ненужной информации, по-другому воспринимает мир: незамутненно.
У меня, к примеру, нет телевизора. Сейчас говорят: «Надо смотреть новости, быть в курсе событий в мире». Возможно, это неправильно, но я считаю, что нет никакого смысла в пустой формальной информации, из-за которой ты только переживаешь. То, что многие люди живут бедно, что люди страдают, я и так знаю. Обсуждать это можно до бесконечности, только толку?.. Если ты можешь быть полезной — поехать в больницу к пенсионерам или к онкологически больным детям — это другое дело. А «быть в курсе событий»…
Мне вообще кажется, будто то, что я вижу по телевизору, это какая-то постановочная история: будто все придумано и продумано, дабы отвлечь от наших собственных внутренних вопросов и реальных проблем. Нам говорят: «Погибло столько-то человек», но пока для нас это просто статистика, сердце наше это по-настоящему не тронет. Погибло — жалко, конечно, но не более того! А вот когда соприкасаешься с конкретной судьбой…
Недавно я была с концертами в Чечне, в рамках благотворительной акции «Щит и Лира». Обратно мы летели на военном самолете, с нами перевозили троих раненых. Один был совсем плох: подорванный на мине, шесть пуль… Я потом узнала, что он умер в госпитале в первую же ночь. Когда страдание конкретного человека так близко, это уже не просто сухая статистика.

Вера — личное дело?..
…Я считаю, что молчать о вере не нужно, и не думаю, что это дело личное: апостолы нам завещали веру проповедовать. А уж артист — тем более должен. Мы люди публичные и имеем уникальную возможность говорить со сцены, через свои роли, свои песни.
Я раньше очень переживала, если в ответ на мои слова человек начинал глумиться или издеваться над верой. Сама как-то заводилась изнутри. А сейчас — просто замолкаю и все. Если человек не понимает, тем более агрессивно реагирует, ему бессмысленно пытаться что-то доказать.
Но молчать это не заставляет. Все равно ты ищешь эту благодатную почву, куда можно посадить семечко! Люди разные. Кто-то сам начинает разговор. Недавно была в Новосибирске, познакомились с одним человеком, он пригласил нас с пианистом на ужин после концерта и сам завел разговор о вере. При этом предупредил, что сам неверующий. Какой смысл молчать в такой ситуации? Думаю, такие встречи не случайны.
Я только одного боюсь: быть навязчивой.

…Иногда так сложно полюбить какого-то конкретного человека, к которому возникает непреодолимая неприязнь, и ты думаешь: «Господи, как же найти в себе любовь?». И вдруг получается отделить твое представление о человеке от его души. Вдруг понимаешь ясно: вот этот человек, который мне неприятен, а ведь у него есть душа, которой я не вижу, не знаю, а ее создал Бог. Конечно, Он и физическое тело создал, но все-таки человек сам доводит его до того или иного состояния, и это внешнее скрывает внутреннюю суть человека. И вот когда получается это прочувствовать, тогда и приходит любовь к этой созданной Богом душе, которая так мается….
К чему я это говорю? К тому, что иногда для тебя эта физическая реальность словно исчезает, и ты вдруг воспринимаешь себя и других только в этой духовной оболочке, как будто ничего внешнего и не существует. А для Бога не существует ни чинов, ни денег, ни положения, ни внешности — только наши души. Все остальное — средства для достижения терпения, смирения и Любви.
Научиться бы всегда так относиться к людям!..
_________________
Господь Защититель мой кого убоюся!

[Кто здесь]

Рассказ священника. Это реальный случай,который произошел на прошлой неделе.

В прошлую субботу на крещение пришел парень. Лет 30. Немного рассеяный и какой-то неухоженный. Старая футболка, свитер видавший виды... Крестных не было у него. Если есть крестные, то они ручаются перед Богом за своего крестника. Ну а если нет, то тогда за него ручается священник, который его крестит. И, как правило, священник видит этого человека в первый раз. Конечно, все эти катехизаторские беседы, оглашение... Все это понятно. Но вот приходят так внезапно и нужно обязательно крестить, - не прогонять же его. Заверил меня, что для него это все серьезно и он будет ходить в храм. Покрестил я его. В воскресенье он пришел на службу и принял Святое Причастие. Вечером этого же дня его убили. Звали его Сережа.
_________________
Господь Защититель мой кого убоюся!

[Кто здесь]

А не снять ли нам кресты?

Первая в мире лесбиянка — епископ господствующей христианской деноминации обратилась к духовенству «церкви моряков» — храма, находящегося в районе Фрипорт Стокгольма, — с призывом снять с церкви кресты, чтобы не обидеть мусульман, сообщает портал "Рублев" со ссылкой на Wnd.com.



Это, по мнению Евы Брунне (Eva Brunne), должно также сделать церкви более привлекательными для посещения моряками, исповедующими другие религии.

Ее план предусматривает оборудование внутри церкви специальной молельной комнаты для мусульман, откуда должны быть удалены кресты и другие христианские символы. Она также предлагает обустроить в местных церквях подобные комнаты для представителей других религий.

Все эти меры, считает Ева Брунне, позволят снизить уровень агрессии по отношению к христианству и христианским церквям со стороны десятков тысяч мусульман, прибывающих в Швецию из стран Ближнего Востока и Северной Африки в качестве беженцев.

Ева Брунне была избрана епископом Стокгольма в 2009 году 413 голосами против 365 . Так Брунне стала пятой женщиной-епископом в Швеции и первой открытой лесбиянкой, занявшей пост епископа в Лютеранской Церкви.

Е. Брунне проживает в однополом браке с Гуниллой Линден (Gunilla Lindén), которая также священник в Лютеранской церкви. Их отношения получили церковное благословение. Пара воспитывает сына.

В отличии от пастыря-лесбиянки, личной жизни которой никто и ничто не угрожает но она хочет снять кресты, наш парень, Евгений Родионов, отказался снять нательный крест перед чеченскими боевиками, за что был лишен жизни.
_________________
Господь Защититель мой кого убоюся!

[Кто здесь]

_________________
Господь Защититель мой кого убоюся!

[Кто здесь]

сравнительная таблица православие, католичество,протестантизм. Основы и догматы.

http://www.chestisvet.ru/index.php4?id=25&otv=366
_________________
Господь Защититель мой кого убоюся!

[Кто здесь]

«Я СКУЧАЮ ПО ХРИСТУ»,
ИЛИ КАК БУДДИСТ СТАЛ ПРАВОСЛАВНЫМ

В сети довольно много историй обращения в Православие, в основном своим опытом делятся протестанты. Свидетельства буддистов, которые стали христианами, попадаются не так часто. Перед вами — одно из них, написанное американцем Майлсом (в крещении — Нил) Страйкером. Несколько лет назад Нил написал длинное и почти исповедальное эссе, которое тут же стало «хитом» православных сайтов на Западе. Мы перевели это письмо для читателей и публикуем его в сокращении.

Меня зовут Нил Страйкер, я художник из Калифорнии. Мы с любимой женой живем в маленьком городке неподалеку от Сан-Франциско. Почти десять лет я практиковал одну из основных ветвей тибетского буддизма под руководством моего духовного учителя, которого я очень любил и продолжаю любить. Для меня он был и остается примером исключительной доброты. Благодаря его духовному руководству я начал смотреть на мир широко открытыми глазами и сердцем.

Когда-то в раннем детстве родители водили меня в храм. Они были христианами, но скорее «номинальными» — ходили в одну из протестантских церквей только лишь потому, что она находилась рядом с нашим домом. До того, как я стал буддистом, христиане вызывали у меня сильное недоверие и казались лицемерами. Они были объектом моей постоянной и ожесточенной критики. После обращения в буддизм мое отношение к ним смягчилось, но никакого интереса к христианству я не испытывал.

Однажды вечером, в конце января 1999 года, я решил заняться своей ежедневной буддийской практикой. Я зажег свечи, и, закончив петь мантры, погрузился в молчание. Не помню, как долго я сидел в тишине; и вдруг услышал свои собственные слова: «Я скучаю по Христу». Я сказал это вслух — вернее, что-то во мне сказало это вслух.

В тот момент, когда произнесено было «Я соскучился по Христу», мое сердце вдруг наполнилось тоской. Даже не знаю, как еще это назвать. Мне было очень больно. Откуда взялось такое сильное чувство — не знаю. Я пытался переключиться и продолжить медитацию, но без толку. Я не мог ни отвлечься на что-то иное, ни расслабиться. Пришлось прекратить бесплодные попытки. Что это было? Я думал: наверное, это нечто из моего раннего детства — может быть, что-то связанное с моими родителями, с любовью, которая была мне очень нужна, но я ее недополучил. Что-то про христианство, которое я знал в раннем детстве.

В общем, мне пришлось прерваться. Спать совсем не хотелось, нужно было куда-то себя деть. Я пошел на кухню и стал мыть посуду. За этим нехитрым занятием я старался ни о чем не думать, но чувство щемящей тоски никуда не исчезло. Я бросил дела на кухне и заперся в мастерской, где обычно сплю, если работаю над картиной допоздна. Но работа не ладилась. Оставалось лишь попытаться заснуть. Но и ночью продолжалось нечто удивительное, чего прежде никогда не случалось.

Мне продолжал открываться смысл произошедшего события. Ко мне пришел Некто, имя Которому — Любовь, и позвал меня, назвал меня по имени. Я еще не мог сказать «Бог», не мог снова произнести «Христос» (как вырвалось во время медитации). Но это была именно встреча с Божественной любовью, с Любовью, Которая знала меня по имени.

В принципе, тогдашняя моя жизнь была вполне счастливой. Мы с женой неплохо зарабатывали, у нас был замечательный домик и сад. Никаких причин для переживаний — все о’кей. И с рациональной точки зрения я никак не мог смириться с тем, что одна фраза «Я скучаю по Христу» может вызвать такую бурю. Я как будто влюбился — но во что или в кого? Во всем моем предыдущем опыте ответа не было. А признать, что Источником любви был именно Бог, Иисус Христос, оказалось очень сложно. И самое главное, мне казалось, я совсем не хочу становиться христианином. К тому же, у меня был духовный учитель, которого я боялся предать, и буддийские обеты, которые давались на всю жизнь. Как быть с этим новым духовным опытом, который совершенно не сочетался с моей буддийской практикой? Мне хотелось в этом разобраться, но я не знал как.



На обочине христианства, в тени свечей...

Дэвид предлагал мне сходить в православную церковь (он сам был православным), упоминал храм в Сан-Франциско. Но одно дело чтение книги, а другое — поход в церковь. Опыт моего детства совершенно к этому не располагал, но все же я решил позвонить в Свято-Троицкий храм. Я спросил, есть ли в храме службы на английском языке. Мужчина с сильным русским акцентом произнес в ответ: «На ломаном английском». Мне понравилось, что собеседник сказал это добродушно и с явной самоиронией, и это меня подбодрило. А когда я попал в православный храм, то понял, что столкнулся с совершенно иным образом христианства — совсем не таким, как в моем детстве. Меня поразило все — и свет, и запах, и действие. Музыка, пение, чтение псалмов заполняли пространство так же, как свет и запах ладана — все сливалось воедино. Это было прекрасно и одновременно смертельно пугало меня, потому что в этом было что-то очень верное. Только все это верное было именно... христианским, а не буддистским!Слава Богу, рядом оказался добрый друг, с которым мы часто обсуждали христианство и буддизм. Дэвид был массажистом, и во время сеансов мы много говорили. Когда я пришел к нему в очередной раз, он сказал: «У меня есть одна книга, которая тебе понравится». Речь шла о книге “Христос, Вечное Дао” иеромонаха Дамаскина. Я начал читать ее в ту же ночь и «проглотил» за пару дней. В этой книге я нашел свидетельство того, что действительно существует Источник любви, Дух любви, который я вдруг почувствовал, но не решился называть Святым Духом.

Первое крестное знамение

Оказалось, существует христианство, принципиально иное по широте и глубине, чем то, которое я когда-то знал. Для меня все привычнее становились слова «Бог» и «Христос». Некоторое время я считал совершенно невозможным креститься и становиться на колени. Но с крестным знамением вышло удивительно просто. В храме ко мне подошла женщина и спросила, хочу ли я правильно креститься. Я сам себе удивился, когда мгновенно ответил «да». Но еще больше меня потрясло то, насколько это первое крестное знамение запечатлелось во мне и в моей духовной жизни. Это было словно первое публичное признание, первый знак того, насколько я доверяю христианству. Это было первое действие, которое значило: я считаю себя христианином.

Вообще значение жеста, значение пения — все это открывалось для меня в ином свете. Православное богослужение — все оно было проникнуто богословием, но прежде я никогда не слышал о богословии, о котором не говорят, а поют или читают нараспев! Каждое слово церковной службы было адресовано лично мне. Каждый стих о потерянности и смятении читался лично для меня. То славословие, которое хор возносил Богу, было мое славословие. О моей любви к Богу читал нараспев чтец. И в какой-то вечер я не смог не склониться перед Богом и встал на колени. Становиться на колени перед своим учителем, когда я был буддистом, не составляло для меня никакого труда. Но тут до самого последнего момента все во мне этому противилось. Я чувствовал себя ужасно от своих колебаний, я ощущал себя дураком и горделивым идиотом. Но лишь когда моя голова коснулась пола, я был действительно сокрушен и заплакал так, что священник рядом слышал, как я плачу. Мне плакалось от того, что мое высокомерие сломано, что больше я не одинок, что я купаюсь в Божией любви — хотя совершенно не достоин этого.

Учитель

Я прилеплялся к Церкви все больше и больше, тем более что был Великий пост, и службы становились все более частыми и напряженными. Мои друзья-буддисты думали, что я сошел с ума, жена дергалась, слыша эти «жуткие» слова — Бог и Христос — и сильно переживала, что я реже бываю дома. Мне было понятно, что я больше не могу совмещать буддийскую практику и жизнь в Церкви. Но был человек, приезда которого я ждал и одновременно боялся — мой духовный учитель, с которым мы были связаны восемь лет. И когда я пытался объяснить ему происходящее и просил, чтобы меня освободили от моих обетов, то страшился, что я предаю человека, которого очень люблю и который очень любит меня. Во время этого разговора я снова заплакал. А он поверил в мою искренность. Учитель сказал мне, что освобождает меня от обетов и не закрывает дверь — пусть будет один год, чтобы проверить свою веру и сделать окончательный выбор. Я ответил ему, что не буду колебаться, и, выбрав любовь Божию, должен буду пойти до конца.

И тогда мой учитель сказал: «Твой единственный долг по отношению ко мне — стать хорошим христианином».

Он был прекрасным учителем.

Блог "Journey to Orthodoxy"

Перевод Дарьи Прохоровой

Фома.Ru

8 апреля 2014 г.
_________________
Господь Защититель мой кого убоюся!

[Кто здесь]

[Лариса 31-05]

Кто здесь, здравствуйте....Спасибо Вам за огромную работу, за внимание....Прочитала и перечитала...нет...я не совсем бестолковая...просто мне так удобнее. .Спасибо ещё раз...ничего у меня не вызвало спора с самой собой, какого то отторжения. Может для многих это давным давно известная истина и им НЕ нужно это пояснения...а мне НУЖНО, поэтому и вопрос к Вам адресовала.